Рассказы о Розе. Side A

Я купил молока литр, пару пачек мороженого и пошел обратно. Розу подарил молочнице – ну, приятная оказалась женщина, пусть; но, оказывается, в дверь Льюис воткнул еще две – как он узнал, сколько нас было…

Моя была желтой; Марк Аврелий взял себе белую – засушил в Перес-Реверте; а Каролюсу досталась в итоге розовая с белыми кончиками, а внутри – будто капелька красная – такая редкая штучка – Каролюс сказал, что вообще, это мутант, таких роз не бывает, одна вот такая случайно уродилась… Он пил молоко и покусывал её лепестки за завтраком. Может, их описать? Ну, Марк невысокий, немного горбится, потому что читает вечно, и даже Гай не может отвлечь его на прогулках – Марк с собой книгу всегда берет; волосы у него темные, такие каштановые, это коричневый с краснотой темной; смуглый от природы, и летом не загорает, просто живет, не беспокоясь; сильный очень, добрый, умный. Лицо немного удлиненное, нос тоже – в общем-то, не красавец, просто приятный. Джастин как-то сказала, что у него красивый рот – малиновый, мягкий, такой… будто улыбается всегда, даже когда Марк Аврелий спит; девушкам виднее. Одевается Марк Аврелий хорошо, удобно смотреть на него – свитера светлые, куртка кожаная светло-коричневая, ботинки мягкие или кроссовки хорошие, ношеные вельветовые брюки.

Я считал Каролюса самым красивым из знакомых мне парней. Вообще, красивых знакомых у меня много – взять, к примеру, друзей на радио – ди-джеев, Сина или Зеню, который его сменил… Син просто римский бог; Зеня даже моделью подрабатывал. Но в Каролюсе есть что-то такое… средневековое, смотришь на него, когда он закуривает или музыку слушает, и думаешь – ему бы меч и латы, или рясу с крестом, или берет весь в перьях… У него внешность, которая будит воображение. Лицо такое тонкое, будто высеченное из камня старым мастером, из тех, кому не лень корпеть над каждым изгибом; такое гипнотическое лицо – большинство из нас же сделано наспех, даже улыбается несимпатично… Он тоже темноволосый, но просто, без игры света; нос тонкий, губы тонкие, ресниц без счета и черные брови к переносице как стрелы летят к цели; на подбородке шрам, как у актера Харрисона Форда – в драке расшибли. Без этого шрама – девчонка девчонкой, а так – почти мачо… Я любил Каролюса любовью как котят любят или на звезды смотрят – безусловно… Одежды на Каролюсе незаметно от красоты, оттого и завидно. Но так – в общем, джинсы да рубашки поверх, и пиджаки.

Мы сидели и курили, после молока-то, и было, несмотря на чудо роз, тошно.

– Что же нам теперь делать? – повторял Каролюс. Марисоль ему очень нравилась, они вместе танцевали в клубе, у них был общий номер, он говорил, что она – танец его мечты, всё такое; но она сказала загадочное – «ты не создан для такой жизни; тебе женщины вообще не нужны; тебе вообще ничего не нужно; ты живешь одним днем; а я хочу замуж, детей когда-нибудь» «ну, я парень честный, католик, женился бы, если она так хочет; так она не хочет; думает, я Ян Кертис какой-нибудь, наверное». Марк Аврелий пускал дымные колечки. Анна его ушла к другому, прямо вот собрала вещи и ушла – хотя они очень долго были вместе – лет пять, наверное. Тоже, наверное, хотела замуж и детей. Ох, женщины… Сейчас я расскажу о Джастин, я не могу без этого – просто чтобы вы поняли, какая она.

Джастин была сама весна. Я встретил её в пасмурный весенний день, когда тепло – курточку расстегиваешь, и небо жемчужное – так и ждешь с неба снежинок, как божьего благословения… Она шла среди тысячи девушек из консерватории, в черной юбке с подсолнухами, книжка в одной руке, спящая скрипка в футляре в другой, и каблук этот высокий, она всегда по весне выше меня, шнурки болтаются, изгиб ноги, уходящий из каблука под юбку – у меня в глазах зрачки расширились от её красоты… Вот я ее так и увидел в толпе – одну из тысячи – просто на улице. Она шла впереди меня, покачивая бахромой на юбке, и казалось, что её шаги – стук моего бедного сердца. Я шел за ней два квартала, сильно отставая, а то вдруг обернется и скрипкой въедет, как маньяку, она перешла дорогу, я стоял, потому что трамвай – он прошел, общественный транспорт, я взглянул вперед, вытянув шею, – а её уже не было, понимаете? У неё карие глаза и светлые волосы – как можно было жить дальше? Я бегал по улицам до сумерек, пришел домой и загрустил, потом пришел Каролюс и обсмеял меня, и мы сели пить чай с лимоном и сливовым вареньем. Весна продолжалась и бушевала в моей крови. Хотелось любить и спать. Нашел её я только через пять недель, уже забыв почти: спустился в подвальчик – бар «Куприн», где собираются все умные, модельеры там молодые, вещи которых невозможно носить, их жертвы-модели, поэты, стихи которых нужно объяснять; там играли только джаз и классику, и там вечно тусовался парень, взявший мой конспект; я спустился туда, чуть ногу не свернул в темноте – я парень солнечный, неон мне противопоказан; а она там, в клубах интеллектуального дыма, играла на скрипке…