Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Феликс был моложе своего соседа ровно на год, а потому в войне участия не принимал, хотя и хлебнул лиха на Чукотке в морской пограничной охране. А после службы в армии благополучно, но без блеска, закончил текстильный институт, а потом и проработал на ткацких фабриках Харькова и Киева до самой пенсии. Высоких должностей никогда не занимал, но и ниже начальника смены не опускался.

Соседу Яков первым делом и рассказал о своем решении привезти из России саженцы берез. Феликс сразу поднял его на смех. Он сказал много обидных слов. Он почему-то стал говорить эти слова о березе, как дереве пустом, легкомысленном, ни на что не пригодным, кроме спичек и катушек для ниток. Он еще философствовать начал и придумал с ходу теорию, благодаря которой Россия никак не может выбраться из бедности, потому что века была лапотной, а лапотной оказалась по вине берез, чья кора-лыко годилась на эти самые лапти. Феликса и дальше понесло совершенно нелепым образом. Он стал орать, что и ленью своей Россия обязана березе. Плели, мол, крестьяне туески-лукошки, шли за грибам, за ягодами и не хотели заниматься прогрессом своей жизни.

– Дурак ты! – выслушав соседа, сказал Яков Блох. – Да за один веник в парной березе памятник поставить нужно! А сок ты березовый по весне пил?

– Я кофе пью по весне, с молоком! – орал Феликс Гартман. – И чай с кексом. А ты, Яшка, русский националист и квасной патриот! Таких, как ты, гнать нужно из еврейского государства поганой метлой, чтобы не жирели здесь на чужих харчах!

– Ты не дурак, – сказал ему на это Яков Блох. – Ты полный идиот.

– А ты… ты… веник березовый! – уже отступив, не без труда повернув шею на крыльце своего дома, бросил ему сосед.

Яков правильно решил, что саженцы березы следует сажать в землю Израиля под зиму. За год ему удалось накопить часть долларов на билет до Петербурга, остальные подбросил сын, и вот в начале ноября 1999 года Блох оказался в Северной столице России.

Жена Анна, понятное дело, не могла одобрить эту поездку, но и здесь Яков не стал посвящать ее в цель путешествия, а сослался на необходимость посещения могил родных людей. Тут спорить было затруднительно. Анне тоже хотелось слетать в родной город, но денег на второй билет не было. Вот она и махнула рукой на своего непоседливого мужа.

В Питере Яков устроился на квартире своего давнего приятеля и первым делом отправился в магазин музыкальных инструментов и там купил самый дешевый контрабас в футляре. Последние деньги отдал за эту блажь Яков и понял, что на обретение саженцев березы у него остается два дня, не больше.

У приятеля Блох взял саперную лопатку, отправился на Финляндский вокзал, слез под проливным холодным дождем на станции Александровка и там, в лесу, неподалеку от станции, выкопал из раскисшей по осени тяжелой земли два саженца своего любимого дерева.

Комли Яков упрятал в пластиковые пакеты и в таком виде утроил саженцы по обе стороны контрабаса. Надо сказать, что дед Якова, еще до войны, играл на этом инструменте, и внуку очень нравился солидный бас контрабаса. Украдкой он сам пробовал дергать струны, но дед гнал его прочь и кричал, что тому, кому медведь наступил на ухо, нужно забыть о музыке. Злой был дедушка у Якова.

Потом, во время блокады, старик спалил в печке свой контрабас, но это деду не помогло, и он умер от голода и холода ранней весной 42-го года.

Яков Блох, как ни странно, без всяких проблем прошел таможенный контроль. Маленький старичок с седыми космами вокруг розовой лысины, с огромным футляром вызывал улыбки, а не подозрение.

– Человека там не прячете? – спросил только таможенник в России. – Писатель Чехов прятал.

– Нет, – сказал Яков. – Там контрабас и саженцы берез, две штуки.

– Это еще зачем? – удивился таможенник.

– Для красоты, – улыбнулся Блох.

– В Израиле твоем скажешь, что саженцы вареные – иначе не пропустят, – посоветовал лейтенант.

– Спасибо, – поблагодарил Яков Блох.

Но в Израиле ему не пришлось врать. Его пропустили без всяких проблем, и спустя четыре часа Яков благополучно обнял свою жену Анну, раскрыл футляр, убедился, что саженцы в полном порядке, и приступил к посадке, отказавшись от отдыха и ужина. (Ямы он выкопал еще до отлета в Петербург.)

Однако не две ямы выкопал Яков, а три. Третью, продолговатую, он расположил между двумя, обычными: пятьдесят сантиметров в ширину и восемьдесят в глубину.

У Блоха был «русский» знакомый на местном хладокомбинате. Он и подвез к Якову по звонку заранее приобретенный стариком брус льда. Эту розово-зеленоватую, скользкую тушу Блох и зарыл между двумя саженцами берез.

Мало того, воду для полива он держал в холодильнике. Яков не обращал внимания на достаточно прохладную, дождливую погоду той зимы и каждое утро обильно поливал свой сад этой специальной водой.

Он молча пропалывал саженцы, молча поливал их, молча подсыпал в землю рекомендованную подкормку, не обращая внимания на постоянные издевательства своего соседа Феликса Гартмана.

– Что, Мичурин? – шутил тот, поглядывая на Якова Блоха через живую, колючую изгородь. – Зря стараешься. На Святой земле сорняки не растут.