Надо сказать, что отец Дмитрия антисемитом не был. Он просто по складу своего характера не мог им быть. На эту тему Сергей Потапов часто спорил с сыном еще в советские времена. И вообще, отношения между ними никогда нельзя было назвать мирными и спокойными. Яблоко от яблони далеко упало – бывает и такое.
Не любил, если уж честно, старик сына. Он внуков любил безмерно, а потому и навещал часто семью Дмитрия. И вот во время такого визита и произошел у них разговор по поводу патрона с данными на красноармейца Флейшера.
– Подлость это! – сказал тогда Николай Потапов. – Человек погиб за родину, а ты его памятью торгануть хочешь. Подлость это и негодяйство.
– Ты, папаша, глубоко не прав, – сказал сынок. – И пролежал бы этот патрончик до скончания века. Я работал, я его отрыл. Я, может, радость этим его жиденятам доставлю. Почему даром?
– Глаза бы мои тебя не видели пожизненно, – сказал старик. – Отдай мне этот патрон.
– Еще чего!
– Тогда продай.
– Сто баксов.
Сергей Потапов бедным человеком не был. Всю жизнь он и его покойная супруга помнили о черном дне, жили по-спартански в своем доме на окраине города и имели солидное хозяйство на десяти сотках чернозема.
Сто долларов сын получил.
– И чего ты с этой писулькой делать намерен? – спросил он.
– Найду родных этого человека и отдам патрон, – сказал Николай Потапов. – Хоть твой грех, подлеца, немного замолю.
– Псих ты, папаша, – улыбнулся Дмитрий. – Честное слово, псих.
Завладев патроном, старик тут же отправил письмо по имеющемуся в записке адресу. Ответа он не получил и, подождав больше месяца, сам отправился в город Херсон.
Никого из Флейшеров он, естественно, не нашел, но совершенно случайно встретил в порту старика – рыбака и горького пьяницу. Старик этот Флейшеров помнил. Потапов распил с ним бутылку и в конце распития узнал, что жена красноармейца эвакуировалась с дочерью на Север и там, по сведениям старика, погибла, а дочь Флейшера была отправлена в детский дом. Рыбак дал адрес знакомой – пожилой женщины из Батайска, которая, он точно знал, переписывалась некоторое время после войны с женой Флейшера.
В общем затянули поиски Сергея Потапова. Та женщина в Батайске умерла несколько лет назад, но дочь ее оказалась бережливым человеком и нашла старику необходимое письмо, но не от самой Фаины Флейшер, а от ее подруги. Подруга писала, что «моя дорогая и любимая Фанечка погибла утонутием, а ее дочь приютил наш местный домок для сирот».
Еще месяц шел старик по следу Эллы Флейшер. И наконец, в его руках оказался адрес в Израиле, по которому он и отправил приведенное выше письмо.
Денег, потраченных на розыски, Потапов-старший не жалел. В долгих разъездах он перестал чувствовать острое и тоскливое одиночество безделья, от которого даже внуки не спасали.
Возможность отправиться по делу в далекую заморскую страну он воспринял тоже с радостью. Точку в его деле следовало поставить именно в Израиле.
Элла Нурик встретила Потапова в аэропорту и сразу спросила, где он намерен остановиться. «В гостинице, конечно», – ответил старик.
Элла промолчала и, только устроив гостя в своей машине, сухо произнесла, что он может пожить у нее.
Потом они сидели за столом, в холле квартиры Эллы Нурик-Флейшер, и пожилая женщина читала и перечитывала строки, написанные рукой ее погибшего отца.
Она хотела вернуть старику патрон с запиской.
– Что вы? – удивился Потапов. – Это – ваше.
– Скажите, – строго спросила гостя Элла, – вы долго меня искали?
– Пришлось побегать, – улыбнулся старик.
– Зачем вам все это было нужно?
– Не знаю – Сергей Потапов пожал плечами. – Для равновесия, может, так… Сынок у меня… Ну, чтобы не было нарушения природы.
– Мои дети работают в США, – сказала Элла. – Они хорошие дети. Я человек не бедный и могла бы вернуть вам часть затраченных средств.
– Обидите кровно, – сказал Потапов.
Через две недели он улетел на родину, но спустя год вернулся в Израиль по приглашению Эллы Флейшер.
Для того чтобы зарегистрировать брак, старикам пришлось отправиться на Кипр. Элла ругала при этом израильские порядки, а Сергей Потапов был в глубине души рад еще одной возможности совершить не столь дальнее, но все-таки путешествие.
Потомок Грубого Джона
Ностальгией не все эмигранты болеют. Но те, кому эта болячка досталась, сильно мучаются, страдают. Им часто советуют съездить на родину – увидеть все чистым глазом и успокоиться, наконец.
Но я вам расскажу сейчас о человеке, с которым все получилось совсем иначе, и по причине не совсем обычной.
Среди женщин тоже попадаются умные люди, сказал он. А среди евреев хорошие, раздраженно дополнил я.
Он не понял меня и не обиделся. Зуся, как мне кажется, вообще не умел обижаться… или не считал нужным.
Зуся маленький человек и некрасивый. Только руки у Зуси на загляденье. Длинные пальцы, аккуратные ногти, даже цвет кожи на руках был какой-то особенный – благородного бронзового оттенка. Он всегда говорил: «Эти пальчики мне достались от другого гражданина, и совершенно случайно».
– Зуся, – спрашивал я. – Признайся честно: делаешь маникюр.