Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

После войны страхов стало меньше, и Авель сделал попытку разыскать родных, но узнал, что все они погибли от рук фашистов. Тогда впервые он испугался сам себя, потому что не почувствовал боли, а даже некоторое облегчение от этого известия.

Узнав о мученической смерти своей семьи, Авель ушел в близкий лес и там долго играл на трубе. Так он оплакал их и забыл, потому что не испытывал благодарности к материнскому чреву и любовному пылу отца. Впрочем, отца он совсем не помнил. Тот умер совсем нестарым человеком от чахотки.

Надо сказать, что война только укрепила взгляды Авеля на мир. Этот тихий и спокойный человек на самом деле был в ужасе от природы людской и склонен был доверять природе, но не человеку. Природу, особенно лес и горы, он даже полюбил.

Авель продолжал работать все там же и там же жить, в комнатушке при заводоуправлении. Барак, где находилась его жилплощадь, стоял на окраине города, а дальше был лес – главная радость Авеля. Он использовал каждую свободную минуту, чтобы оказаться в одиночестве, в лесу. Он не стремился знать природу и относился к лесу без корысти. Он никогда не собирал грибы или ягоды. Он наслаждался одиночеством. В лесу ему казалось, что он один на всем белом свете. И больше никто и никогда не коснется грубо его души и тела.

Женщины были в жизни Авеля, но подбирал он их очень осторожно, расставался с ними быстро и без сожалений. С женщинами он ходил в кино, парк, редко в рестораны, но никогда не брал их на свои прогулки в лес.

С дочерью Авель встречался по-прежнему регулярно, хотя Анна уже выросла и не нуждалась в его деньгах и заботе. Он только обрадовался этому, а ходил в дом своей первой жены больше по привычке, чем по зову сердца. Друзей у Авеля не было, а с коллегами он пытался не вступать даже в приятельские отношения. Он жил настолько одиноко, что в год борьбы с космополитизмом его заподозрили в недобром, успели уволить, но тут умер Сталин, и Авель вновь стал к своему кульману. Надо сказать, что о еврействе своем Авель постарался забыть, но и советским патриотом себя не выказывал. Он вообще пытался жить вне конъюнктуры момента. Никуда не вступал, помалкивал на собраниях. Короче, старался свести к минимуму свои контакты с миром людей: личным и общественным.

Он выбрал одиночество. И доля эта вовсе не казалась ему страшной. Он никому не навязывал себя и не терпел, когда кто-то решал, что он нужен Авелю.

Тишина и одиночество – больше он ни в чем не испытывал нужды. Он брал отпуск весной и со временем стал уезжать в горы на своей машине. Затрат особых у Авеля не было, да и тратить деньги он не любил, потому что любая покупка требовала контакта с продавцом, с человеком. А любые контакты с людьми, кроме привычных, упорядоченных, плановых, были для Авеля мучительны. В 1962 году он накопил достаточно денег, чтобы купить машину «Москвич». Теперь он мог уезжать от людей еще дальше.

Одиночество требовало здоровья, Авель был здоров и силен, так как с юности укреплял свой организм интенсивной зарядкой по утрам.

Он не испытывал ненависти к человеческому роду. Он вообще не был способен на сильное чувство. В своем дневнике Авель записал как-то: «Я, наверно, – человек правильный, “причинный”. Человеческие страсти абсурдны. Любят они без причины, да и ненавидят тоже непонятно почему. Я к этому миру людей равнодушен. Впрочем, это неправда – я его боюсь».

Из книг ему больше всего нравился роман Дефо «Робинзон Крузо». Он перечитывал книгу эту неоднократно, но до определенного места, до появления Пятницы. Дальше читать не хотел, ему были скучны плотно заселенные страницы.

«Господи, – думал Авель. – У Робинзона был такой счастливый шанс прожить в одиночестве, а он так и не воспользовался этим!»

На шестом десятке Авель сделал попытку поверить в Бога. Ему казалось, что с Богом не страшно, что Бог – самая реальная поддержка человеку в одиночестве. Но за Богом стоял Закон – правила общения с людьми, а этого общения Авель не желал всем сердцем.

Его единственным Богом стала природа. Он уезжал в горы так высоко, как только мог забраться. Он выбирал маршруты подальше от туристских троп. Он оставлял машину на краю альпийских лугов и уходил к вершинам, с рюкзаком за плечами и альпенштоком. Ему не раз говорили, что ходить в одиночку в горы очень опасно. Авель сознавал это, но смерти он не боялся совершенно. Он боялся жизни.

Потом Авель состарился и вышел на пенсию. Почувствовав слабость, он перестал ездить в горы, но в лес продолжал ходить теперь уже каждый день, и каждый день он играл в лесу на трубе свои нехитрые мелодии. Ему никогда не мешала погода. В дождь и слякоть он надевал долгополый, армейский плащ-палатку с капюшоном, а зимой – тулуп и валенки.