Рассказы о русском характере

Комонов отошел в сторонку. С возвращением командира на мостик его оставило тревожное чувство. С сожалением смотрел он на удалявшиеся немецкие корабли: «Неужели мне жаль, что мы уходим от них без боя?»

Воспоминание о бое с катерами всколыхнуло в нем горделивое чувство и за себя. Комонов с любопытством прислушивался к этому, еще неясному для него чувству. «Да ведь я хочу боя!» — Это открытие взволновало его, взволновало потому, что он почувствовал себя каким-то другим. Невольно он взглянул на Букреева, как бы примеряя себя к нему.

Транспорт и сторожевики приближались к далекому, уже еле видимому буйку. Букреев весь сжался, словно он был не в открытом море, а притаился в засаде и боялся лишним движением выдать себя, он даже не говорил, казалось, потому только, чтобы не быть услышанным гитлеровцами.

Первым налетел на мину транспорт. Столб воды, дыма и огня бесшумно взметнулся к небу. Звук взрыва докатился до катера позже. Транспорт, еще продолжая двигаться, погружался носом в воду. За кормой транспорта видны были прыгавшие в воду солдаты. Сторожевики начали сбрасывать глубинные бомбы. Очевидно, немцы считали причиной гибели транспорта атаку подводной лодки. Всплески от глубинных бомб вздымались бело-розовые и пышные, словно заиндевелые кусты.

Букреев смотрел на тонущий транспорт непривычно спокойно. Ни злости, ни торжества не было на его лице. Любопытство, даже, пожалуй, удивление. И вдруг он как бы вспомнил, что это дело его рук. У него перехватило дыхание.

— На своей же мине… На своей мине, — только и мог сказать он.

В это время сторожевики, кружившие вокруг транспорта, также подорвались на минах.

Хотя на море было совсем не холодно, Букреев дрожал всем телом, его зубы постукивали, он глядел на Комонова невидящими белыми глазами.

— Старпом… ты видел, старпом? — Он не верил тому, что произошло, не мог осмыслить фантастической удачи. Комонову показалось, что командир испуган, именно испуган, потому что совершилось невероятное даже для Букреева — человека расчетливого, всегда, всю боевую жизнь мечтавшего о таком.

— Факт, товарищ командир. Гвардейское дело…

Букреев сорвал с головы шлем и некоторое время стоял, закрыв глаза, как будто приходя в себя. Затем медленно обвел взглядом палубу охотника. Матросы, как и командир, стояли торжественные и молчаливые.

— Гвардейское, говорите, дело? — переспросил Букреев. — Да, это настоящая работа. — Букреев крепко ухватился за поручни и неожиданно громко рассмеялся.

Матросы на палубе охотника словно по команде начали кричать «ура» и размахивать бескозырками.

Когда Букреев справился с почти истерическим припадком смеха, Комонов сказал ему:

— Товарищ командир, теперь их самолеты на нас не полетели бы.

Букреев махнул рукой:

— А это что?

К катеру быстро приближались самолеты. На их крыльях были видны звезды.

— Ну, кто бы нам поверил? — сказал Букреев. — А теперь летчики сфотографировали это кладбище, и у нас будет неопровержимый документ.

Над багровым краем моря все сильней и сильней разгоралось солнце. Облако дыма и пара над тонувшим транспортом было похоже на огромный сверкающий отсветом солнца айсберг.

Солнце уже взошло. Но его очертания были искажены рефракцией, и от этого солнце казалось гигантским багровым шаром, пылавшим над горизонтом. Понемногу этот клуб пламени стал приобретать очертания огромной чаши. Чаша из багровой становилась все светлей и светлей, и пурпурные тона на востоке, на поверхности воды, понемногу таяли. Наконец, показался сверкающий край солнца, и чаша стала таять, превращаться в золотистый, легкий туман. И вдруг небо стало чистым, голубым. Вода на горизонте потемнела и четко отделилась от неба, а солнце сразу стало круглое и ясное. Начался день.

На мостик поднялся матрос и подошел к Букрееву:

— Товарищ командир…

Букреев обернулся:

— Что, Жидконожкин?

— Скончался.

— Вынести на верхнюю палубу. Обрядить… — сказал Букреев и, сгорбившись, отвернулся.

Матрос тихо отошел от командира.

Жидконожкина положили между носовой пушкой и мостиком на чистом брезенте. Он лежал в новой форменке, в бескозырке, по пояс накрытый военно-морским флагом. Букреев в знак того, что на борту корабля покойник, приказал приспустить флаг и первым встал в почетный караул.

Прядка светлых волос выбилась из-под околыша бескозырки Жидконожкина и трепетала на встречном ветру, над обожженным лицом покойного. Букреев стоял прямой и злой, его крупный кадык непрерывно двигался вверх и вниз. Он плакал без слез. Комонов смотрел на весело трепетавшую русую прядку, на сдерживавшего рыдания командира, плакал и думал о том, что никуда он не уйдет ни с этого корабля, ни от своего командира.

Валентин Петрович Катаев

Флаг

Несколько шиферных крыш виднелось в глубине острова. Над ними подымался узкий треугольник кирхи с черным прямым крестом, врезанным в пасмурное небо.

Безлюдным казался каменистый берег. Море на сотни миль вокруг казалось пустынным. Но это было не так.