Рассказы о русском подвиге

Юсуф-паши. Прошли солдаты единым махом восемьдесят верст, разгромили

турецкую армию.

Кончился бой. Стали товарищи разыскивать Кривокорытова. Нет солдата.

Принялись ждать. Ждут день, ждут два — не приходит солдат.

На третий день Кривокорытов нашелся. Поленился, отстал, отбился солдат в

пути, наскочил на турецкий разъезд и был насмерть врагами изрублен.

Похоронили солдаты товарища, перекрестились. Эхма, ни за что ни про что,

через глупость свою, сложил гренадер неразумную голову!

ПАЛОЧКИ

Рядовой Пень в боях первым вперед не рвался. Зато после взятия городов был

великий охотник до разной добычи.

Начнут солдаты стыдить товарища.

— А что, — отвечал Пень, — кровь проливаю, себя не жалею. Так уж и взять

ничего нельзя!

Вступили суворовские войска в маленький турецкий городок. Ехал Суворов

по кривым, узким улочкам, видит — выскакивает из ворот соседнего дома солдат,

гусь под мышкой.

— Эй, молодец, — окликнул Суворов, — сюда!

Подбежал Пень.

— Откуда гусак?!

Замялся Пень. Однако солдат был неглуп. Нашелся:

— Так хозяйка дала, ваше сиятельство. На, говорит, служивый.

— Так и дала? — усмехнулся Суворов.

— Дала, дала и еще приходить велела.

Только сказал, а в это время из турецкого дома выбегает старая турчанка.

Видать, поняла бабьим чутьем, что воинский начальник солдата ругает, осмелела,

подбежала к нему и давай вырывать гуся.

Отдал солдат гусака. Убежала турчанка.

— Значит, сама дала и еще приходить велела! — обозлился Суворов.

— Так то не она, другая дала, — стал выкручиваться Пень. — Молодая.

— Ах, молодая! — воскликнул Суворов.

Только воскликнул, а из дома выбегает молодая турчанка и тоже к солдату.

Подскочила, затараторила на своем языке, руками машет и причитает.

Суворов турецкий язык знал, понял, что турчанка говорит о шелковой шали.

Протянул он руку к солдатской пазухе — вытащил шаль.

Потупил Пень глаза, понял, что быть расплате. Крикнул Суворов солдат,

приказал взять мародера под стражу.

Вечером перед воинским строем виновного разложили на лавке и стали всыпать

шомполами.

Врезают солдаты воришке, а Суворов стоит рядом, приговаривает:

— Жителя не обижай — он тебя кормит, не обижай — он тебя поит. Так ему.

Так ему. Еще, еще! — командует Суворов. — Пусть хоть палочки дурь выбьют.

Палочки тоже на пользу, коль солдат нечист на руку. Солдат — защитник жителя.

Солдат не разбойник!

СУП И КАША

Суворовская армия совершала стремительный переход. Остановились войска

ночевать в лесу на косогоре, у самой речки.

Разложили солдаты походные костры, стали варить суп и кашу.

Сварили, принялись есть. А генералы толпятся около своих палаток, ждут

Лушку. Лушка — генеральский повар. Отстал Лушка где-то в пути, вот и томятся

генералы, сидят не кормлены.

— Что же делать? — говорит Суворов. — Пошли к солдатским кострам, господа

генералы.

— Да нет уж, — отвечают генералы, — мы подождем. Вот-вот Лушка

приедет.

Знал Суворов, что генералам солдатская пища не по нутру. Спорить не

стал.

— Ну, как хотите.

А сам к ближайшим кострам на огонек.

Потеснились солдаты, отвели Суворову лучшее место, дали миску и ложку.

Уселся Суворов, принялся есть. К солдатской пище фельдмаршал приучен. Ни

супом, ни кашей не брезгует. Ест, наедается всласть.

— Ай да суп, славный суп! — нахваливает Суворов.

Улыбаются солдаты. Знают, что фельдмаршала на супе не проведешь: значит,

и вправду суп хороший сварили.

Поел Суворов суп, взялся за кашу.

— Хороша каша, добрая каша!

Наелся Суворов, поблагодарил солдат, вернулся к своим генералам. Улегся

фельдмаршал спать, уснул богатырским сном. А генералам не спится. Ворочаются

с боку на бок. От голода мучаются. Ждут Лушку.

К утру Лушка не прибыл.

Поднял Суворов войска, двинулась армия в дальнейший поход. Едут генералы

понурые, в животах бурчит — есть хочется. Промучились бедные до нового привала.

А когда войска остановились, так сразу же за Суворовым к солдатским кострам:

не помирать же от голода.

Расселись, ждут не дождутся, когда же солдатская пища сварится.

Усмехнулся Суворов. Сам принялся раздавать генералам суп и кашу. Каждому

дает, каждому выговаривает:

— Ешь, ешь, получай. Да впредь не брезгуй солдатским. Не брезгуй

солдатским. Солдат — человек. Солдат мне себя дороже.

РОДИТЕЛЬСКАЯ ШИНЕЛЬ

В наследство от отца Суворову досталась шинель. Была она старая,

потертая, местами латаная. Но Суворов гордился родительской шинелью. Брал ее

с собою во все походы и, как наступали холода, никакой другой одежды не

признавал.

И вот суворовская шинель попала в руки противника. Дело было летом.

Хранилась шинель в армейском обозе. Как-то на обоз налетел турецкий разъезд, перебил

охрану и увез ее вместе с другими вещами.

Фельдмаршал опечалился страшно. Места себе не находил. Осунулся. Лишился

доброго аппетита.

— Да мы вам, ваше сиятельство, — успокаивали его армейские интенданты, —

новую шинель сошьем. Лучшую.

— Нет, нет, — отвечал Суворов. — Не видать мне подобной шинели. Нет ей

цены. Нет ей замены.

О пропаже суворовской шинели узнали и солдаты Фанагорийского полка.

Договорились они во что бы то ни стало вернуть от турок фельдмаршальскую

шинель.