Читаем Рассказы о старшем лесничем полностью

Его неустанная работа и занятость вызывали насмешки Потапова, лесника соседнего лесничества.

Потапов одобрял левый заработок, который приходил к нему то в виде величавого зава овощной базой, то в лице директора магазина или магазинчика, а подчас и председателя артели.

Участки под застройку всеми упомянутыми лицами получены. Надо строиться. Есть разрешение на порубку такого-то количества леса… Но ведь не всегда для заготовителя место удобное (вспомним историю с настоятелем церкви)… да и нельзя ли побольше?.. в документе указано столько-то, а нельзя ли еще полстолько! Ведь можно?

Если Левый заработок имел дело непосредственно с Жеймо, тот отвечал:

— Нельзя, гражданин.

— Но почему же? — и после паузы: — Ведь не даром…

— Нельзя, гражданин!..

— Я не скуп, вы не пожалеете…

— Нельзя, гражданин, я лес жалею…

— Лес жалеете? А в газеты чуть ли не каждую неделю писатели, журналисты и простые советские люди пишут о том, как у нас истребляют леса. Миллионы кубометров не вывозят, топят, гноят, и это повсеместно! А я у вас прошу лишних два десятка кубометров для маленького дома, и вы жалеете. Ведь потопят, сгноят, не вывезут!

Часто Левый заработок действовал через Потапова. Лесник приходил к знакомому лесничему, приносил водку и закуску. Он любил, идя в гости, приносить угощение, подчеркивая свое благополучие и независимость. Кроме того, он обо всем имел собственное, как он говорил, мнение.

— Ты мне не подсовывай готовенького, — поучал он Жеймо, — за тебя подумали, за тебя написали, а ты повторяешь.

— А какое же у тебя по этому поводу собственное мнение, Афанасий?

— Очень простое. Заключается она в том, что есть люди, для которых самое важное идея… вот, например, для тебя. Люди живут хлебом, водкой, хозяйством, чтобы крепко стоять на ногах, а тебе на все это наплевать, ты живешь идеей. Ну что ж, и живи. Но ты хочешь, чтоб и все остальные жили только идеей, а уж это, извини, дурь. Ты пропагандируешь меня так: если все станут бороться за идею, то мы быстро достигнем всеобщего благополучия. Когда-то Лев Николаевич Толстой проповедовал: если каждый будет творить только добро, то на земле незамедлительно наступит рай. Но один критик посмеялся над великим писателем: ведь это утопия, чтоб все люди вдруг стали добрыми! Не станут они вдруг! То же самое, думается мне, и про идейность… Кто идейный, тот идейный, а все вдруг идейными не станут. А раз все в один миг идейными не станут, то всеобщее благополучие настанет не скоро, и приходится человеку заботиться о себе. Вот у тебя с твоей Раисой четверо ребят. Вместе вы учились в лесном техникуме — хорошо. А теперь она работает не по специальности, на стекольном заводе, но не в этом, впрочем, дело, а в том, что при большой семье она на стороне деньги выколачивает. Хорошо ли? А все из-за твоей идейности… Так вот, Викентий, был у тебя только что порядочный человек, он хочет законного — чтобы на земле ему было удобно и радостно, — и просил тебя пособить ему по малости, с тем что и он тебе тоже пособит, а ты, как бычок, всеми четырьмя ногами уперся…

Жеймо и Потапов сидят в большой комнате. Дом недавно срублен, струганые, неоштукатуренные стены создают особую приятность, они дышат, и воздух в комнате особого, доброго качества. И стол некрашеный, но сделан так любовно, что просто не хочется живую древесную ткань прикрыть краской или клеенкой. А у окна второй стол, на нем книги, конспекты, зачетные работы.

Потапов пьет водку стаканчиками, перед Жеймо стопочка на полглотка, два таких полглотка он уже сделал.

— Ты что же молчишь и меня не пропагандируешь? — спросил наконец Потапов.

В это время в комнату вошла Раиса. Слова Потапова она услышала еще за порогом.

— Что вас, Афанасий, пропагандировать, ведь вы справедливые слова называете пропагандой!

— Я лесник, а живу лучше вас.

— Поймите, вы — человек старого мира, а мы зовем вас в новый. Все то, что вы говорите, что отстаиваете, хорошо было для старого мира, для нового не годится никуда.

— Послушать вас, так мы перестали быть людьми. А вот скажите: поощряется у нас материальная заинтересованность или не поощряется?

— Поощряется.

— А материальная заинтересованность — это старый мир или новый? По-моему, старый, и, думается, даже вы не станете отрицать, что старый. Значит, старый и новый мир идут рядком, и подчас не разберешь, где новый, а где старый. Вот помочь человеку, по-моему, да и по-вашему, — это уж никак не старый мир, а твой муженек подводит так, что это старый.

Потапов вылил остаток водки в стакан и выпил.

Жеймо сказал:

— Ты умный человек и пользуешься словами для того, чтобы напустить туман. Лес мы и так отпускаем дешевле дешевого, твой же порядочный человек хочет сунуть мне полсотни и взять все даром.

— Беда с этими идейными, — вздохнул Потапов, отрезал крупный кусок сала и положил в рот.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы