Вырыли звероводы окоп. Воткнули в землю лопаты и ждут. Долго ждали. Наконец видят: по тропинке поднимается солдат и на спине рогатую трубу тащит.
Молодец, солдат! — усмехнулся Исаак Иванович. — Это же он стереотрубу раздобыл!
Установили звероводы трубу в окопе — настоящий наблюдательный пункт получился. Будто у командира в бою. Одни глазастые рожки от трубы из окопа торчат, за лисицами наблюдают.
Столпились звероводы. Каждому в глазок заглянуть не терпится: что там в клетках творится?
Подошла и очередь Миролюбова. Посмотрел Исаак Иванович: вот берёзовая листва — прямо в трубу заглядывает, вот ветер ветку качает, вот клетки, а вот у кормушек лисьи носы торчат. Уплетают лисы еду, никто им не мешает.
Подарок
Неожиданно какому-то зоопарку срочно понадобился медвежонок, и работники зверобазы попросили егерей поймать одного где-нибудь в лесу.
Через несколько дней возле базы затормозила машина. Шофёр погудел, крикнул звероводам:
— Тут охотники из тайги вам подарочек подбросили!
Люди окружили машину, вытащили кое-как из кузова плетёную корзину. А сквозь прутья торчит коричневая шерсть.
— Так это наш медвежонок! — обрадовались звероводы.
Развязали корзину, нагнулись, а оттуда как поднимется громадный медведь, как рявкнет!
Звероводы — кто куда! Кто в дверь, кто на дерево! Одни опомнились, удивляются: как это охотники эдакую громадину в корзину затолкали?
Другие кричат:
— Помогите!
Третьи:
— Стреляйте в него!
А тут Исаак Иванович сидел на крыльце, белку гладил. Подошёл к медведю сзади, половчей обхватил его и кричит:
— Давайте верёвку!
Медведь и туда лапами, и сюда, но никак не достанет, опоздал.
Слезли те, что посмелей, с дерева, помогли связать зверя и говорят:
— С ружьём-то было бы безопасней!
А Исаак Иванович отвечает:
— Я не привык с животными дробью да пулями разговаривать!
Про этот случай мне рассказывал не сам Исаак Иванович, другие. Но в доме у него я никогда не видел ни ружья, ни патронов, не слышал порохового запаха. Зато видел, как к нему на руки забираются то белки, то норки.
Таёжные голоса
Много лет жил уже в тайге у океана Исаак Иванович, ходил по таёжным тропам, лечил и разводил зверей. Поседел уже. А всё вспоминал свою родную речку, откуда к Тихому океану приехал.
И как над ней бегут облака, и как кричат пароходы.
Мчались мимо тайги поезда, посвистывая, за собой звали. Простучит, бывало, рядом поезд. Загудит паровоз: «У-у! Уеду-у!» Только облачко дыма по лесу расплывается.
Грустно станет Исааку Ивановичу. «И я скоро уеду», — решает он.
Но зашумит ветер, качнёт сосновые ветки, донесёт какие-то таёжные звуки…
И доктор подумает: «Кажется, лисята плачут… Вот вылечу, тогда уж уеду!»
Вылечит, выходит лисят — выйдет на дорогу, а поезд снова зовёт: «Чу-чу! Ук-ка-чу!»
Только загрустит доктор, а тут из чащи кто-то как затрубит!
Прислушается Исаак Иванович: «Вроде бы изюбр зовёт на помощь!» И снова заторопится в тайгу…
А порой, бывало, услышит стук колёс и шум поезда и даже загрустить не успеет: бегут за ним.
— Исаак Иванович! Звери захворали!
Спешит Миролюбов на помощь.
Раскачивает ветер ветки. С ветки на ветку следом прыгают белки, будто торопят: «Скорей!»
Посвистывают, щёлкают бурундуки: «Скорей! Скорей!» Тихо свистят. Но только их свист слышней доктору, чем паровозные гудки.
Оттого и не может он из тайги уехать.
Жулик
Было очень жарко. Я спускался из лесу к океану и торопился: припекало. Камни так раскалились, будто их держали в печке. Но неожиданно я остановился и притих.
Навстречу мне выбежало стадо оленей.
Они были в светлых пятнах, будто лужайки в цветах. Самцы гордо поднимали вверх бархатные рожки, самочки нежно ставили на дорогу копытца и осторожно оглядывались.
И вдруг в стороне пробежал странный олень. Рогов на нём не было, будто его постригли наголо в какой-нибудь таёжной парикмахерской! Оттого-то он, наверно, как мальчишка, стеснялся и бежал стороной. Следом за ним прыгнул через дорогу ещё один такой же, потом третий! Где их постригли? Для чего?
Я рассказал про эту встречу Исааку Ивановичу. А он улыбнулся в усы и взял меня за плечо: «Пойдём со мной».
Мы пришли к большому деревянному складу и только шагнули через порог, в сумраке запахло травами: валерьяной, лимонником, земляникой. Сильней, чем в самой глубокой тайге!
Повсюду в связках лежали и висели разные чудные коренья.
На столе у кладовщика, как человечек, стоял, растопырив веточки, корешок женьшеня. А под потолком, в углу, висели совсем незнакомые корни.
— Узнаёшь? — спросил Исаак Иванович.
Я присмотрелся и чуть не ахнул. Там висели оленьи рога.
А Исаак Иванович погладил рожки ладонью и успокоил меня:
— Ничего страшного! Олешки их всё равно сами погодя сбросили бы. Стали бы отращивать новые. А из этих рожек, пока они не застарели, такие лекарства сделают, что они самого больного или раненого на ноги поднимут. Вот какая в оленьих рожках сила! Так и получается: мы олешек кормим и лечим, а они нас. Друг другу помогаем.
— А что же, они охотно отдают свои рога? — спросил я.