Рассказы о знаменитых кораблях

Сколько очаковцев погибло в ту ночь, — до сих пор неизвестно. Меллер-Закомельский в своем рапорте царю называл совершенно неверную цифру — всего восемь убитых и 15 сгоревших, что, естественно, было неуклюжей попыткой скрыть истинную картину расправы. В письме С. П. Частника, расстрелянного вместе с П. П. Шмидтом, говорится о четырехстах жизнях (ЦГАКА, ф. 32620, оп. 3, д. 430, ч. II, л. 433).

Более точно оценить число погибших можно исходя из следующих рассуждений. Как мы знаем, в ту страшную ночь на крейсере находилось около 400 человек. Перед царским судом предстало всего 39 очаковцев. Даже если допустить, что нескольким десяткам моряков удалось достичь берега и скрыться, истинное число жертв расстрела восставшего корабля огромно: свыше 300 человек. Таким образом, это была одна из самых массовых кровавых расправ за всю историю революционного движения на русском военно-морском флоте.

Расстрел Очакова видел своими глазами великий русский писатель А. И. Куприн. Он описал последние минуты восстания:[9] «...Три четверти гигантского крейсера — сплошное пламя. Остается целым только кусочек корабельного носа, и в него уперлись неподвижно лучами своих прожекторов Ростислав, Три Святителя, Двенадцать Апостолов...

Никогда, вероятно, до самой смерти не забуду я этой черной воды и этого громадного пылающего здания, этого последнего слова техники, осужденного вместе с сотнями человеческих жизней на смерть...

...Стало тихо, до ужаса тихо. Тогда мы услыхали, что оттуда, среди мрака и тишины ночи, несется протяжный высокий крик:

— Бра-а-а-тцы!

...Стала лопаться раскаленная броня с ее стальными заклепками. Это было похоже на ряд частых выстрелов...».

После того, как статья «События в Севастополе», содержащая этот отрывок, была опубликована в газете, вице-адмирал Чухнин выслал А. И. Куприна из Севастополя в 48 ч, а в апреле 1906 г. Куприну по этому же вопросу пришлось предстать перед Петербургским окружным судом по статье 1535 «За клевету в печати». Писатель был наказан всего лишь 10-дневным домашним арестом, но наказание могло быть суровее, если бы власти знали, что в ту страшную ночь А. И. Куприн помог группе спасшихся матросов с Очакова укрыться на виноградниках своего друга композитора П. И. Бларамберга.

Раненный в ногу П. П. Шмидт одним из последних покинул крейсер и был схвачен карателями. Три с половиной месяца его держали в полутемном сыром каземате на острове Морской батареи в ожидании суда.

«Обо всем, что я сделал, — не жалею, — сказал в своем последнем слове на суде П. П. Шмидт. — Считаю, что поступил так, как должен был поступить каждый честный человек... Я знаю, что столб, у которого встану я принять смерть, будет водружен на грани двух разных исторических эпох нашей родины. Позади за спиной у меня останутся народные страдания и потрясения тяжелых лет, а впереди я буду видеть молодую, обновленную счастливую Россию».

Николай II торопил морского министра закончить дело «красного лейтенанта». Поэтому из нескольких сотен подсудимых выбрали группу «главных зачинщиков» во главе с П. П. Шмидтом. Четыре человека: лейтенант П. П. Шмидт, кондуктор С. П. Частник, машинист А. И. Гладков и комендор Н. Г. Антоненко были приговорены к смертной казни.

Сохранились письма, которые П. П. Шмидт писал перед казнью своим близким.[10] Письма раскрывают П. П. Шмидта как нравственно высокого человека.

Ранним утром 6 марта 1906 г. на остров Березань[11] доставили П. П. Шмидта и его товарищей, приговоренных к расстрелу. Очаковские рыбаки наотрез отказались дать лодки царским жандармам: «Для подлого дела лодок у нас нет».

Стрелять по революционерам приказали сорока матросам канонерской лодки Терец. Позади них с винтовками наперевес стояли солдаты, так что если бы кто-нибудь из моряков отказался стрелять, его бы тут же убили пулей в спину. Некоторые матросы, приводившие приговор в исполнение, рыдали. П. П. Шмидт и его товарищи держались очень мужественно.

Весть о казни распространилась с молниеносной быстротой. На остров стали приезжать на рыбацких лодках жители Очакова и других близлежащих городов и сел. Тогда власти запретили посещать остров, а могилу сравняли с землей.

И только в 1917 г. прах героев был перенесен с острова Березань в Севастополь.

Не пощадило царское правосудие и других участников Севастопольского восстания: несколько сотен моряков и солдат отправили на каторгу, в ссылку, в арестантские роты. В память о жестокой расправе с восставшими на стенке набережной Приморского бульвара в Севастополе висит мраморная доска: «Здесь 28 ноября (15 ноября по старому стилю — С. Б.) 1905 г. царскими войсками были зверски расстреляны революционные матросы крейсера Очаков».

Выгоревший корпус Очакова долго стоял у достроечного причала. Царское правительство приказало переименовать крейсер, и он был зачислен в списки русского флота как Кагул.