Читаем Рассказы об ученых полностью

Вероятнее всего, в пятидесятых годах Соловьев делал для себя какие-то заметки дневникового типа, а уже позднее, в шестидесятых – начале семидесятых годов использовал их при работе над мемуарами. Тогда, в разгар реформ Александра II, цензура наименее стесняла печать, что сказывалось и на рукописях того времени.

Основной рассказ доведен до 1861 года. Автор уже профессор Московского университета, выпустивший более десяти томов главного своего труда. Особняком стоит последний раздел, где речь идет не столько о событиях личного плана, сколько о положении в стране к концу царствования Александра II. Тут есть текстуальные совпадения с наброском 1879 года «О современном состоянии России» и ссылка на двадцать седьмой том «Истории», увидевший свет в 1877 году[71]. Стилистически эти страницы отличаются от предшествующих. Очевидно, они написаны после определённого перерыва в работе над воспоминаниями.

При публикации «Записок» в 1907 и 1915 годах указывалось, что некоторые их части остались неизданными[72]. Скорее всего, это недоразумение. Всё, что содержится в трёх тетрадях с записями мемуарного характера, сохранившихся в архиве С.М. Соловьева, опубликовано. Ошибка, вероятно, порождена, словами первого публикатора Всеволода Соловьева о том, что он приводит выдержки из пяти тетрадей. Но он пользовался не оригиналом, а копией, сделанной вдовой историка.

После смерти Соловьева черновик его «Записок» был передан семьей профессору Московского университета и директору Московского архива министерства юстиции (нынешнего Российского государственного архива древних актов), зятю покойного Н.А. Попову. Он хотел подготовить его биографию, но умер, не осуществив своё намерение. Побывала рукопись и у другого свойственника историка – П.В. Безобразова. Ему принадлежит биография С.М. Соловьева в павленковской серии «Жизнь замечательных людей» (СПб., 1894). Тут впервые приведены небольшие отрывки из воспоминаний, касающиеся детства и юности будущего ученого.

На публикацию, пусть частичную, решился старший сын Сергея Михайловича Всеволод – автор исторических романов. В журнале «Русский вестник» за 1896 год (№№ 2–5) он поместил извлечения из «Записок» под заглавием «Из неизданных бумаг С.М. Соловьева. Московский университет, славянофилы и западники в сороковых годах»[73].

Публикация ещё не завершилась, когда в печати появились возражения против неё двух других сыновей автора – Михаила и Владимира. Уже в феврале 1896 года, т. е. сразу же по выходе № 2 «Русского вестника», Михаил выступил с протестом на страницах «Нового времени»[74], а в апреле оба брата совместно написали реплику к публикации в «Вестнике Европы»[75]. Всеволод прислал в «Русский вестник» «Необходимое объяснение»[76]. Михаил и Владимир говорили, что воспоминания печатаются неисправно, по копии, а не по подлиннику; без согласования с другими членами семьи. Произвольно отобраны одни эпизоды, другие же, более интересные, опущены. Кое-что обнародовать ещё рано. Они предложили «Вестнику Европы» со временем опубликовать «Записки» целиком по оригиналу. Редакция охотно согласилась. В № 5 этого журнала за 1896 год Владимир Соловьёв напечатал статью о своём отце, состоящую в основном из не вошедших в публикацию Всеволода отрывков из мемуаров[77]. Тот в ответ направил в «Русский вестник» «Нотариальное заявление по поводу издания «Записок» историка С.М. Соловьёва в «Вестнике Европы», отстаивая свои права и грозя братьям судом[78].

В чём суть этого конфликта? Аспектов несколько. Политическая ориентация двух журналов разная. Основанный М.Н. Катковым «Русский вестник» – консервативный орган; редактировавшийся М.М. Стасюлевичем «Вестник Европы» – либеральный. Всеволод Соловьёв выбрал из «Записок» отца страницы, где не слишком лестно характеризовались представители русской интеллигенции сороковых годов, как славянофилы, так и западники, одинаково неприятные консерваторам. Владимир Соловьёв отобрал совсем другие тексты – о положении и типах русского духовенства при Николае I. Сын священника, С.М. Соловьёв хорошо знал эту среду и общую ситуацию в этой сфере, и то, что он говорил, консерваторам нравиться не могло. Между тем, Владимира Соловьёва всегда волновало положение церкви в России, и он был настроен к ее официальной иерархии критически.

Слова двух братьев о несвоевременности публикации некоторых записей их отца связаны с тем, что его характеристики ряда деятелей середины их века весьма нелицеприятны, и это сразу же вызвало нарекания в печати. Действительно, историк не скрывал своего отрицательного отношения к митрополиту Филарету, С.П. Шевырёву, М.П. Погодину, П.М. Леонтьеву, Н.И. Крылову, А.С Хомякову, С.Т. и К.С Аксаковым… Правда, тут же очень тепло говорится о СГ. Строганове, Т.Н. Грановском, Д.Л. Крюкове, Н.Х. Кетчере, даже о таком мало популярном человеке, как М.Т. Каченовский.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное