Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

— Вот что, Максим, — сказал он мне, сходи ты в Ханскую до Степка. Там, против церкви, казака Макарши дом… Сходи, скажи ему, как вот это… отгрызла, проклятая… Нарвался я… Чай, поди-ко, — цела, дьяволова игрушка, не испортила зубов об мои-то кости… Иди скорее… будь другом! А без него сдохну я тут… Родной души нет… Иди, а? Близко тут.

— Хорошо… прощай, брат! Я пойду.

— Не воротишься сюда?

— Нет, не ворочусь уж.

— Прощай. Живы будем… — он махнул рукой и улыбнулся… — увидимся скоро. Пути наши известны… Прощай!

Он еще улыбнулся мне своими черными глазами, в которых давно уже погасло возбуждение и светилась только тоска и боль. Я пошел к Степку…

В Ханскую я пришел часов в семь вечера, сразу нашел хату казака Макарши и вошел во двор. На колодезном срубе сидела девушка-казачка и плела себе косу.

— Тебе чего? — спросила она.

Я объяснил.

— Иди вон в огород… Да палку брось, а то собаки нарвут…

Я бросил палку и пошел в огород. Вышли две собаки, понюхали мне ноги и, очевидно, решив, что мной заниматься не стоит, равнодушно ушли в кусты. Впереди раздавался голос Степка:

— Ты говоришь — нельзя? Наплевать — нельзя!.. Дурашка-чудашка! мо-ожно!.. Нам всё можно… Ты мне кум? И тебе можно… Ты думаешь — кум, так и нельзя? Да что такое кум? Стучусь я к тебе ночью в хату… так? «Кто там?» — «Я, пустите ночевать». Хорошо!.. Ты говоришь: — «Иди, добрый человек, иди! У меня жена родит, иди!» Так? ага!.. Я пришел, жена родила; ты говоришь: — «Будь кумом, потому такое есть поверье…» Это…

— О ба-а!.. Друг!.. Т-ты!.. Вот так май!.. Птичка божия! Вiдкiля? — закричал он, увидав меня.

Он сидел в тени, под ветвями черешни, против рыжего казака в одной рубахе, пьяного, нелепо вытаращившего на меня тупые и круглые глаза филина. Перед ними на какой-то пестрой тряпице стояла баклага вина, лежала груда яблок, вареное мясо и огурцы.

— Макарша! Видишь человека? — толкая меня к казаку, кричал Степок.

— В-вижу! — вздохнул Макарша и почему-то сокрушенно и жалобно заморгал глазами и закачал головой, точно собираясь заплакать.

— Погоди, Степок… — сказал я.

— Видишь?.. — не хотел годить Степок, основательно пихая меня сзади кулаками и коленями. — Ну, так целуй его… Потому как оба вы горчайшие пьяницы… значит — братья родные, вот и всё. Ты знаешь, кто он таков, этот человек? И-ди-и ты, чучело!..

Наконец Степок подпихнул меня к казаку, тот расставил руки и вкусно зачмокал губами. Степок наклонил меня, толкнул, и я чикнулся носом в мокрые усы казака, который сейчас же уцепился мне за шею… Но я вывернулся из его рук.

— Ну, вот! — удовлетворился Степок. — Теперь готово! Теперь, стало быть, друзья! Ты, Макарша, цени его… знаешь, кто это? Московский купеческий сын! ага-а?.. Пропил че-т-тыре трехэтажных дома и семь лавок с красным товаром!.. Миллион! понял?

— Понял! Всё пропил… и допил до штанов!.. — сказал казак и с грустью махнул рукой.

— Ха-ха!.. Это он до штанов пьет!.. то есть до той поры, что кума стащит с него штаны и тю-тю!.. казаку до шинка нет дорозi! А дома горилки для чоловiка чёртма! понял? — объяснил мне Степок.

— Маслов умер, — сказал я, улучив, наконец, минуту.

Степок сразу замолчал и с жалкой, недоверчивой улыбкой посмотрел на меня.

— На молотилке его изувечило… — добавил я.

— Так! Моя правда!!. — взвыл Степок и, побледнев, нелепо замахал руками. — Я ему, дураку, говорил, — берегись, чёрт, не лезь!.. А он свое: «Не люблю, говорит, я их!» Изувечили, значит?.. Казаки?.. Вот эти?.. пьяницы?.. — Степок ткнул пальцем в лоб кума и кстати уж двинул его в бок ногой. — Эхма!.. Как же теперь?.. Я-то что?.. Где же Маслов?.. Что ты, чёрт деревянный, молчишь?! — вдруг освирепел он, обратясь ко мне. — Говори, как всё это? Ну, сломал он машину, ну? Ну, они его бить… ну? Он и умер… а? до смерти? Что т-ты, дьявол, молчишь?! — Он сделал страшную рожу и полез на меня с кулаками: — Говори, жердь сухая!!. Ну?.. Э, чёрт с тобой! Пьян я или нет?

Он вертелся на месте, потирал руки, всплескивал ими, тер себе лоб, дергал усы и то бледнел, то краснел. Хмель выходил из его головы. Я не торопился сказать истину, желая знать, в какой мере эффект моего сообщения Степку о смерти товарища зависит от хмеля и сколько от эффекта останется, когда хмель пройдет. Макарша смотрел то на того, то на другого из нас и вдруг дико заревел…

Степок рассеянно взглянул на него, на меня, на свою ладонь и молча опустился на землю. Я тоже молчал, соображая, что может из этого выйти, и ожидая, когда пары вина совершенно освободят мозги Степка.

— Ты чего ревешь? — удивленно спросил он казака.

Тот выл и мазал себя по лицу руками.

— Ты чего, рыжий чёрт, ревешь?! — строго повторил вопрос Степок.

— Чоловiк… вмер!.. — сквозь слезы сказал казак.

— А тебе что за дело? Молчи! Не твой человек. Дурак… Молчи, говорю.

— Буду плакати… Бо жалiю… чоловiков, которы вмерли!..

— Я тебе в морду дам!..

Казак плакал и мотал головой.

— Уйдем, Максим! — решительно поднялся с земли Степок. — Идем куда ни то.