Понимая, что время течет водой сквозь пальцы, что король может разгневаться, а лицо и без того потеряно навеки, Фитюк тем не менее вместо поиска нужных заклинаний думал о всяких пустяках. Соревноваться с молодым прохвостом? Бесполезно. Сразу видно, кому назначен триумф, а кому – пинок под зад. Возраст – не тетка. Да и таланты у нас простые, сельские, мы в Универмагах не обучались. Юный враль горазд пыль в глаза пускать, но дело, скажем честно, разумеет. Авось и наша крупица в его мастерстве сыщется.
И на том, елки-метелки, спасибо.
Главное, пусть Фильку на кухне накормят… А мы сыты по горло, грех жаловаться. Куропатку за похабный флажок, кулебяку за брюхатый полет – равный обмен, если по-нашенски, по-простецки…
Фитюк молчал, время шло, а напротив, белый как мел, стоял Тильберт Гудзик. Сдернув берет и комкая головной убор в кулаке. Переминаясь с ноги на ногу. Морщась, прикусив нижнюю губу и сдвигая брови все теснее, все болезненней, до жалкой складки на переносице. Словно каждая секунда смывала возраст с его лица, превращая самоуверенного молодца в мальчишку, давно потерянного за пластами дней.
Посторонний зритель согласился бы держать пари на что угодно, что мальчишка боится.
До колик.
До рези в животе.
До смертной икоты.
– Ну, я это… – начал Фитюк, ища слова, чтобы подвести итог. – Это, значит…
Но его перебили.
– Я проиграл! Наставник, я проиграл! Удостоверяю свой проигрыш перед их… перед ихними величествами… перед достопочтенной публикой…
И совсем уж по-детски:
– Не надо! Сдаюсь!
Король Серджио Романтик от изумления встал из кресла. Его величество недоумевал: что произошло? Радоваться надо или огорчаться? Миловать или карать? Нас обманули или доставили удовольствие?
– Наши победили, – отчетливо произнес в тишине Арчибальд Тюхпен, Потрошитель Драконов, заговорив второй раз за весь пир. – Столица пролетает, как демон над храмом.
И его величество согласился.
Столица пролетает.
Это даже лучше, чем потеха над старым деревенским колдуном.
Простите! – над нашим верноподданным, истинным мэтром Высокой Науки, невзирая на годы, способным дать укорот любому желторотому хлыщу.
Да, именно так.
– Дядько Сил! Дядько! Гости к нам!
На сей раз Сильвестр Фитюк отрываться от дела не стал. Ну, гости. Обождут. Колдун поставил последний стежок, завязал узелок, откусил остаток нитки крепкими, растущими вкривь и вкось зубами – и лишь после этого глянул в сторону калитки. За калиткой топтался, сотрясая землю, кудлатый детина. В нем Фитюк без труда признал королевского псаря, немого Гервасия.
Всадник, гарцующий рядом на пегой кобыле, по сравнению с великаном-псарем смотрелся несерьезно. Колдун, признаться, в первый момент даже не обратил на него внимания. Несмотря на зной, всадник кутался в темно-лиловый плащ, а на голову нахлобучил шляпу с широкими полями, скрывавшую лицо.
«Еще б кобылу, умник, перекрасил, перстень с гербом Блезуа снял и псаря в замке оставил, – ухмыльнулся про себя колдун. – Тогда, глядишь, и не узнали бы».
– Филька, обормот, отвори калитку! Прошу, Ваше Величество.
Филька при виде августейшей особы разинул рот и застыл на месте – словно под зрак василиска угодил. Едва из-под копыт успел выскочить, когда король во двор въехал. За кобылой, высунув язык, трусила вперевалочку здоровенная мохнатая псина – сука Муми Тролль, любимица псаря. Эскорт, значит.
– Здравы будьте, Ваше Ве…
– Тсссс! – прошипел Серджио Романтик, спешиваясь. – Я у вас инкогнито.