Рассказы охотника

Немного погодя я был уже в комнате Андриана и, сняв с себя охотничьи доспехи, сидел на скамье возле окна, выводившего на псарку. Я был совершенно счастлив и, вытянув утомленные долгой и напрасной ходьбой ноги, отдыхал в полном смысле этого слова. Помещение Андриана оказалось весьма приличным. Оно состояло из небольшой комнатки, обшитой гладко выстроганным тесом, с русской печью в углу, в которой была пристроена еще небольшая печурка с вмазанным в нее котлом. В котле этом кипела вода. В углу против печки помещалась небольшая кровать, заваленная каким-то тряпьем и полушубками, на которой сидело двое чумазых ребят с баранками в руках. Ребята эти были дети Аидриана. Небольшой киот с образами, шкапчик с чайной посудой, дубовый стол и несколько развешанных по стене ошейников, арапников, кинжалов и два медных рога довершали убранство комнаты. Жена Аидриана, Агафья, женщина лет 35, худая, сморщенная, с грудями в виде табачных кисетов, копошилась у печки, вытаскивая чугун с наваром для собак. При виде ее Андриан словно вспомнил о моем голоде.

— Самовар ставь! — крикнул он. — Скорее, скорее. А потом яичницу изготовь на сковородке… Яйца-то есть, что ли?

— С пяточок наберется, — проныла Агафья.

— Ну и ладно… Ставь, ставь самовар-ат…

Агафья засуетилась, поставила на край печки чугун, прибрала ухват, сняла с полки самовар и торопливо вышла с ним в сени.

— Это твои дети? — спросил я Андриана, смотря на ребят.

— Ништо, мои… да тут не все еще… Там в чулане есть девчонка, да в Саратове один в училище учится… Наши охотники, значит, определили его туда на свой кошт, по два рубля с человека в год платят.

— В каком это училище?

— Там, возле Киновии, по Московской налево…

— А эти учатся?

— Старшего-то Антошка-выжлятник обучает.

И, помянув Антошку, он проговорил с беспокойством:

— Чтой-то долго нет его…

— Кого это?

— Да Антошки-то! В Саратов, к Митрофану Павловичу услал его, еще солнышко не вставало…

— Зачем?

— Да вот доложиться, что в Девятовке волки опять обозначились. Взять бы их надоть… чего же им шататься-то… Пусть охотникам повестки дадут…

И, немного помолчав и почесав в затылке, он прибавил:

— Так в те поры немец прозевал их…

— Какой немец?

— А право не знаю, как его звать-то!.. «Лиц благородного сословия» я всех поименно знаю, а этих-то, шут их запомнит!.. Сам своими глазами видел… Волк-то мимо его скачет, а он в другую сторону глаза-то таращит… Шагах в десяти от него был… Ну, а что, каковы наши гончурки-то? — спросил вдруг Андриан и улыбнулся самой глупейшей улыбкой.

— Ничего, гончие хорошие.

Андриан даже обиделся.

— Как это «ничего»? — проговорил он. — Да вы лучше-то видали ли когда?

— Есть и лучше…

— Есть, да редко… вот что-с… Вы, значит, не понимаете ничего. Гончие наши в натечке зверя чуткие, мастероватые, полазистые, нестомчивые, окромя того паратые — у зверя на хвосте висят… вот что-с!.. Тут уже недосуг зверю разнюхивать да разглядывать, а настоящим лазом идет… Зверогоны лихие… А вы — «ничего»!.. Разве так-то можно говорить!..

— А которые из них лучше всех? — спросил я.

— Вот то-то и есть!.. На охоте были, а не знаете… Ворон да Хлестало… Уж это мастера, вожаки!.. Уж эти не сорвут, не пролезут мимо зверя, хоша бы он через реку отбыл или мокрыми и каменистыми местами побежал… Уж у них — шалаш! ни упалого, ни отселого, ни удалелого зверя нет… Вот что-с!.. Помните, намедни в Девятовке-то гон-то каков был. У меня индо шкура задрожала… Ведь я тоже не у плохого доезжачего-то обучался, поди, слышали про Василия-то Трифоныча?

— Как не слыхать!

— Доезжачий был первейший. Недаром за него Лихачев-то три тысячи рубликов отвалил. Тоже всякий-то с делом этим не управится. И ездить привычку надо иметь, да и гончих составить тоже умение требуется.

В это время Агафья принесла самовар и, поставив его на стол, принялась собирать чайную посуду.

— А что, махан-то варится, что ли? — спросил ее Андриан.

— Готов.

— Это что значит «махай»?

— А вы не знаете?

— Не знаю.

— Что же вы немец, что ли?

— Да это слово-то нерусское…

— Чудесно, — проговорил Андриан укоризненно, — а еще охотник!..

И потом вдруг, обратись к меньшому своему сынишке, клопу лет четырех, проговорил:

— Сережка! Научи охотника-то, что маханом прозывается…

— Мясо лошадиное! — прогнусил Сережка. Андриан даже расхохотался.

— Эх, вы! — проговорил он и, взяв фуражку, вышел из комнаты.

Как только показался он на дворе, как гончие снова разволновались.

— Что, милые! Что, гончурки? — кричал Андриан, лаская собак. — Проголодались, видно… Погоди, вот Антошка приедет… мигом накормлю. Ого-го-го-го!.. Стой, в кучу! Хлестало, Звонило… Стой!..

И, приласкав и потрепав собак, он вместе с ними отправился по направлению к калитке. Антошка, видимо, беспокоил его… Он подошел к калитке, приложил ко лбу руку козырьком и принялся смотреть на извивавшуюся лентой дорогу. Между тем Агафья успела уже поставить на стол чай, сахар и стакан с блюдечком.

— Вам сливок не подать ли? — спросила она.

— А разве есть?

— Как же не быть! Тоже, поди, коровенку держим… С малыми ребятами нетто можно без коровенки…..

— А коли есть, так давай.