Рассказы поэта Майонезова (СИ)

Ровена принесла две крепкие толстые ветки, отсекла с них сучья, вытащив из своего пояса сыромятные шнурки, связала ими попарно лапы медведя, продела под ними одну из очищенных веток, положила ее на вторую, которую подняли на плечи Под и Мед и, кое - как, втроем, они подняли и понесли тушу к деревне. Впередиидущие близняшки молчали, а Ровена радостно щебетала: 'Это мой последний медведь, мы выменяем у Фуксии на него большую лодку, а на ней поплывем до моста с драконами! Хорошо, что деревня рядом, далеко не надо нести тяжесть, вон уже дым из труб видно!'

Девушка несла тяжелый конец ветки, придерживая его рукой, а в другой сжимала ручку корзины с клюквой, поминутно приподнимая ее и взглядывая на свой украшенный мизинец.

Медведя бросили возле крыльца Фуксии, которая тут же выбежала к нему с большим тазом и радостными причитаниями. Следом за хозяйкой из избы показались Пыш и Мушка с вещами, оба испуганно глянули на тушу, на сияющую Ровену и уставились на Пода и Медуницу, растиравших плечи.

- Маманя, то есть, мама, конечно, вот тебе кольцо! - радостно нежным голоском проговорила Ровена.

Мушка взглянула на ее растрепанные золотистые волосы, на ее прекрасное, разрумянившееся от волнения лицо, на ее зеленые, как листья, глаза и не смогла отказаться от подарка.

- Папаня! - с гордостью обратилась довольная девушка к Пышу, - Я сама завалила этого мишку! Это матерый медведь, посмотри, какие у него большие клыки и когти!

Пыш глянул на звериную морду с умными глазами, на шерсть на шее, от крови слипшуюся сосульками, и подумал: 'Больше я никогда не буду есть мяса'. Мушка опустила глаза, зажав в кулачке кольцо.

Медуница поняла настроение родителей и заявила своим обычным насмешливо - циничным тоном: 'Да если бы не Ровена, он бы переломал все кости и Поду, и мне!'

- И обсосал бы каждую косточку! - согласилась Фуксия, приступая с большим ножом и тазом к медведю, - наверняка, людоед! Стервец душегубный!

Трое ее лысоватых носатых сыночков вооружились палками и с криками принялись отгонять набежавших собак. Профессор вышел взглянуть на принесенного медведя. Ни он один заинтересовался добычей Ровены, со всей деревни собрались дети, лысоватые, лобастые, носатые, они с удовольствием трогали мозолистые подушечки на лапах медведя и вытаскивали мох, застрявший между когтей.

За спиной профессора раздался высокий дребезжащий голос: 'Где он, этот, с позволения сказать, изюбр?! Фуксия, куколка моя, ты спустила для меня кровь? Не забудь мне отложить сала, сердце и мозг!'

Профессор обернулся, рядом стоял тщедушный человечек в льняной тоге, на манер древнеримских, в горностаевой накидке, обшитой по краю многочисленными хвостиками и лапками, как кисточками. Он горделиво опирался на подобие посоха или жезла.

- Все сделаю, господин Патиссон! - подобострастно отвечала Фуксия.

Лобастое лицо с большим красным носом в фиолетовых прожилках просияло удовольствием, толстые влажные губы сладостно причмокнули. И вся лысая желтоватая голова в повязке из дорого меха обратилась к профессору, у которого разом пересохло в горле, перед Войшило стоял академик Дудкин!

- Аа, Войшило, старое наваждение! - воскликнул он, - А как постарел, батенька! Как постарел!

Глазки под набрякшими веками, и все распухшее лицо Дудкина - Патиссона выражали изумление.

- Вы мистифицировали свою смерть?! - спросил удивленный профессор.

- Я люблю мистификации, - отвечал горделиво академик, - когда - то я показывал студентам твою фотографию со словами: 'Этого человека разыскивает 'Интерполо', опишите его портрет!' И они писали: 'Гнусная, хитроватая улыбочка, колючий прищуренный взгляд...', тут я останавливал их: 'Извините, я перепутал, это же портрет академика Войшило!' Они зачеркивали написанное и начинали заново: 'Мудрый взгляд проницательных глаз, добродушная улыбка интеллектуала ...!' Ха-ха-ха!! Но в данном случае мистификации не было! Я последовал за тобой на тот греческий остров, столь заинтересовавший тебя. Там началось, как будто, землятресение, и словно невидимая большая нога дала мне пинка! И я, как бильярдный шар, полетел в бесконечной лузе, где я видел мириады смеющихся наглых кроликов! Я летел лет двадцать и, в чем мама родила, упал вон на том огороде!

И он указал царственным жестом желтой руки с набухшими венами на огород Фуксии.

- И теперь я жуир и местный диктатор! - самодовольно проговорил Дудкин, - Я всегда считал людей средствами, если хочешь, посудными полотенцами, но о таких полотенцах, Войшило, я и не мечтал! И накормят, и массаж сделают, и огород посадят! Главное, умело использовать логические приемы в межличностных манипуляциях!

- Но здесь вокруг все запущено, - заметил профессор, - что же Вы не позаботитесь о порядке?!

- А я человек пришлый, по мне, хоть трава не расти! Человечество, Войшило, это слепой крот, который всю жизнь роется, но ничего не понимает! Что ему не хватает?

- Человечество стало слишком приземленным, ему не хватает крыльев.