Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

Дни Победы
Ещё в той гимнастёрке простреленной,
Ещё в каждом рубце ныли нервы.
Но уже к мирной жизни пристрелянный,
День Победы отпраздновал первый.
День Победы как праздник не признанный,
Мы отметили единолично.
Вождь решил так, и значит пожизненным,
Что решил он, считали привычно.
Мы студенты, солдаты недавние,
На пути к невоенному миру.
Мера водки по-честному равная.
Хлеб, селёдка, картошка в мундире.

Ежегодно упрямо старались мы,
Чтобы закусь была фронтовая.
Ветераны, в тот день собирались мы,
Тосты провозглашали, вставая.
Но начало без тоста, печальное.
Как шаги по кровавому следу.
Эта рюмка была поминальная,
За друзей, не узнавших Победу.
Водка, хлеб — чёрный хлеб, не для пира,
И селёдка с картошкой в мундире.
Из страны, отторгавшей без жалости,
Уводимы еврейской судьбою,
В багаже вместе с нужною малостью
Увезли День Победы с собою.
За столом становилось всё меньше нас
Пустота между нами всё шире.
И количество водки уменьшилось.
Хлеб, селёдка, картошка в мундире.
Сиротливо в день этот торжественный.
А ведь был выпивон какой славный!

Без конца поступают приветствия.
Я последним в застолье оставлен.
Чёрный хлеб, словно выпечка сдобная.
Воевавший один я в квартире.
Водка. Рюмка напёрстку подобная.
Хлеб, селёдка, картошка в мундире.
Умолкают фанфары. А лира?
Память. Атаки. Потери. Беды.
Водка.
Селёдка.
Картошка в мундире.
Всё.
Праздник Победы.

5.09.2014 г.

Командир взвода

Марк отбывал, отрабатывал, отслуживал законный привычный месяц солдата-резервиста. Никогда раньше эта служба не казалась ему такой постылой, как сейчас. То ли возраст начал сказываться, — уже перемахнул за сорок, то ли место службы Господь определил ему за грехи тяжкие, то ли с командиром взвода ему не повезло. Кроме возраста, любого из двух этих «то ли» хватило бы с лихвой. Солдатское ли это дело охранять тюрьму? Да еще какую тюрьму! Место заключения арабских террористов.

Марк, — грузный, добродушный, компанейский, был либералом до мозга костей. Он абсолютно не умел ссориться. Знакомым своим и малознакомым прощал обиды и проступки. Он и арабских террористов мог понять, а значит — простить, если они, как и положено, скажем, партизанам, воевали бы против армии. Будь в охраняемой им тюрьме такие террористы, Марк не проклинал бы свою солдатскую судьбу.

Но в этой тюрьме была особая публика. Марк, талантливый журналист, никак не мог подобрать нужного слова для определения этой публики.

Террористы? Так они называются официально. Но ведь это ничего не определяет.

Бандиты? Нет, не то. Надо будет поискать в словаре соответствующее слово.

Если оно уже придумано.

В тюрьме содержались арабские террористы, приговоренные к пожизненному заключению, а то и к трем пожизненным заключениям. И это чуть ли не при ласковости израильского судопроизводства. Такую меру наказания получили они за хладнокровное убийство мирных граждан, за убийство арабов, подозреваемых в сотрудничестве с израильтянами.

Даже Марка коробил приговор «пожизненное заключение». Еще недавно он был ярым противником смертной казни. Он был горд, что в Израиле фактически нет такого наказания. За всю историю Израиля только одного человека приговорили к смертной казни.

Но когда страшных преступников, приговоренных к пожизненному заключению, выпускали на свободу через невероятно короткие сроки в обмен на израильских военнопленных или просто из каких-то гуманных соображений, Марк чувствовал себя уязвленным непосредственно. А когда трех израильтян, попавших в плен из-за своего разгильдяйства, обменяли на тысячу двести арабских террористов (среди них были и убийцы из японской «красной армии»), у Марка дыхание перехватило от этих, так сказать, гуманных соображений. В тот день он здорово надрался.