Рассказы (сборник)

Взгляд учителя упал на доску, на которой он прикрепил карту для своего доклада; с этой картой он уже выступал на собраниях в округе и везде имел успех. На карте изображались Европа и прилегающие к ней территории, от Северной Африки до Шпицбергена и от Атлантического океана далеко за Урал. Границы государств и большие города были очень четко обозначены. Слева, вверху карты, был изображен мальчик, играющий оловянными солдатиками, в центре — юноши, играющие в солдат, а справа — пехотинец, гусар и артиллерист в формах мирного времени. Они стоят и поют, взявшись за руки. А над ними как главнокомандующие — карикатурные изображения индустриального магната и юнкера. Служка Кнооп умел здорово рисовать, ничего не скажешь. И как красиво он все раскрасил, ярко и весело, так и хочется запеть: «Кто собирается в солдаты…»

Но еще примечательнее красивых картинок с солдатами была на этой карте странная серо-черная дорога, проходившая по середине. Что бы это могло значить? Эта мрачная дорога брала начало у города Триполи в Северной Африке, шла через Средиземное море к Риму и дальше, в Вену, в Берлин, затем в Варшаву, в Москву, потом тянулась к Уралу и кончалась только в Сибири. Если Вглядеться пристально, дорога была вся изрыта ямами, а если вглядеться еще пристальнее, то увидишь, что вся эта дорога — сплошная братская могила, по мере приближения к середине карты все отчетливее и отчетливее проступали очертания трупов, один мертвый человек впритирку к другому, бок о бок, бесконечно длинная дорога ужаса, боли, бед и человеческого безумия. Это же было написано крупными буквами в левом углу карты, над текстом, который гласил:

Гитлеровская война обошлась Германии

В десять миллионов человеческих жизней!

А вы знаете, сколько это?
Если всех этих мертвых
Уложить в могилу одни к другому
И каждому отвести лишь по шестьдесят сантиметров,
То при десяти миллионах убитых
Получится братская могила
В шесть тысяч километров длиною!
Это дорога мертвых,
Убитый впритирку к убитому,
От Триполи в Северной Африке
Через Средиземное море
К Сицилии,
Через всю Италию,
Через Австрию И Чехословакию,
Через всю Германию
И Берлин к Варшаве
И далее через Польшу к Москве,
Через всю европейскую часть России
В Азию, далеко за Урал
И до глубин Сибири.

Один немецкий покойник
Бок о бок с другим немецким покойником!
Мертвый отец или сын
Ридом с другим мертвым отцом или сыном!

Борьба с поджигателями войны

Начинается в каждом доме!

Учитель и Бригитта оторвали взгляды от карты и посмотрели друг на друга. Потом Бригитта Гpayманн встала, сняла с доски прикрепленную кнопками карту, легко свернула ее в рулон и, уже на ходу пожелав учителю доброй ночи, исчезла.

На другой день, войдя в чистую горницу, куда он заходил только по вечерам, Генрих Грауманн увидел карту. Она висела над диваном, там, где прежде красовалась большая рама с солдатскими фотографиями «Воспоминание о днях моей службы»— молодой солдат Генрих Грауманн в трех видах: в мундире и с фуражкой; в парадной форме с кирасой и в шлеме с орлом; и, наконец, на лошади, с копьем наперевес. Рама с этими фотографиями стояла на диване, прямо под картой, висящей на стене.

Старый крестьянин в удивлении подошел поближе, а разглядев, что там изображено, в гневе поднял руку, чтобы сорвать карту. Но рука так и осталась поднятой, точно приклеилась к стене. Старик прочитал текст и долго смотрел на страшную дорогу. Потом стал считать, может ли быть правдой та чудовищная цифра, что приводится здесь; поняв, что это правда, он задумался. Поначалу он не столько думал о числе убитых, сколько о том, как уменьшилась Германия со времен его службы. А вот армия все увеличивалась и увеличивалась.

Бригитта, видевшая, что отец входил в чистую горницу, потом, когда он ушел в поле, очень удивилась: карта все еще висела на стене, а рама с солдатскими фотографиями по-прежнему стояла на диване, хотя крюк она предусмотрительно оставила в стене.

Три дня все шло без перемен, и ни отец, ни дочь ни словом об этом не обмолвились. Воскресным утром «Воспоминание о днях моей службы» исчезло из чистой горницы; Бригитта нашла раму на чердаке, повернутую лицом к стене. Теперь она хотела убрать и карту, но пришел отец и запретил ей это.

Тут уж появилась возможность высказаться. Правда, очень краткая возможность. Генрих Грауманн проговорил: