Рассказы советских писателей

— Ну чего ты раскричался? Я же говорю, что злости на тебя не ношу. Что было, то сплыло, и кто старое помянет… Возьми лучше выпей, и я с тобой за компанию, — Микола снова налил себе. — Конечно, прощаю. А иначе, как же жить в соседстве… Только скажу честно, если, не дай бог, еще что-нибудь такое… Тогда гляди, тогда помни…

— Что ты сказал?.. — Костик почувствовал, будто щелкнула какая-то пружинка внутри, соскочила задвижка с души, томная легкость стукнула в голову, и перед глазами поплыл туман. Рука сама пошла по столу, наткнулась на что-то круглое и толстое, у этого круглого и толстого был тонкий конец, пальцы крепко сжались на нем… Плохо понимая, что делает, Костик размахнулся и саданул круглым и толстым по наклоненной голове Миколы. Микола поднял голову, удивленно, широко раскрытыми воловьими глазами посмотрел на Костика, словно пытался что-то понять, но, по-видимому, очень мало времени было отпущено ему на это, глаза закатились, и он грохнулся на пол. Костик вскочил с места, опустился на колени возле Миколы, припал ухом к груди, долго прислушивался. Услышал стук сердца, оно билось где-то далеко и глухо.

В это время открылась дверь и на пороге показалась Марфа. Увидела Миколу, Костика, бросилась к ним.

— А боже, что это такое?

— Ничего. Разговорились тут за чаркой. Я ненароком стукнул его. Думал, он здоровяк, молодой, ан нет, хлипкий какой-то, слабак. Совсем слабак…

— Убил! Убил, черт хромоногий! А боже мой! — заголосила Марфа.

— Живой он, не голоси. Лучше помоги поднять да положить на кровать. Пускай отдышится… Да воды принеси.

Они перетащили Миколу на кровать. Костик расстегнул у него на груди рубашку, взял кружку с водой у Марфы, брызнул Миколе в лицо. Микола шевельнул веками, потом тяжело раскрыл мутные глаза, долго смотрел в потолок. Понемногу глаза начали проясняться, что-то живое, осмысленное появилось в них, он перевел взгляд на Марфу, на Костика, дернул губами, словно хотел улыбнуться, и снова закрыл глаза.

— Убил, убил сыночка, насмерть убил, — снова запричитала Марфа. — Помирает дитятко мое. Треба людей звать, участковому заявить…

— Перестань, не поднимай шума, — послышался глухой голос Миколы. — Дай полежать спокойно.

— Полежи, сынок, полежи, дорогой… А божечка мой… Мне сдалось, что он убил тебя, совсем убил, насмерть убил…

— Не убил… Еще не убил, — Микола скривил губы в жалостной улыбке, перевел глаза на Костика. — А ты хорошо меня… по темю… Правильно… Так мне и надо.

— А что же это деется?.. Как же это дальше жить будем? — голосила Марфа.

— Как все люди, — сказал Костик и вышел из хаты.

Назавтра с самого утра Костик махал косой за хлевом — докашивал клевер. Когда коса начинала тупиться, доставал брусок, точил ее, морщился — вспоминал вчерашнее — и снова продолжал косить, сердито хмурясь.

Перед завтраком на сотки вышел и Микола, зашел спереди, по некошеному, поздоровался. Костик буркнул себе что-то под нос.

— Никогда б не подумал, что ты такой горячий. Заводишься с пол-оборота, — Микола стоял и, прищурясь, внимательно смотрел на Костика, пытаясь улыбаться, но улыбка получалась какая-то вымученная. Костик не поднимал головы, словно не видел его, махал и махал косой. — Да ты не переживай, Костик, — проглотил комок Микола. — Я на тебя зла не ношу… хотя ты на меня и руку поднял… — Микола говорил, а губы будто окаменели, не слушались.

— Отстань… и не стой впереди, — рассердился Костик, он докосил до самых ног Миколы. — Не стой, что я, тебя обкашивать буду?

Улыбка медленно поползла с лица Миколы, поползла и перекосила лицо. Микола повернулся и пошел в свой двор, ссутулясь, втянув голову в плечи.

И теперь, может, впервые за все время Костику стало жаль его. «Не-е-ет, брат, что ни говори, жизнь — как хорошая жена, она правду любит, ой, любит».

Перевод с белорусского В. Щедриной

Грант Матевосян Твой род