Рассказы старого сверчка о литературе

Посмотрите, мои дорогие, вон туда! Видите? Мальчик! Это Ваня Шмелев… Он стоит на мосту и с умилением взирает на город, раскинувшийся на берегах неширокой реки. Высокие кирпичные башни-сторожа красного величественного Кремля, стройные колокольни белоснежных храмов, возвышающиеся над низкорослыми деревянными домиками и над каменными, что повыше, побогаче… И словно затопившие все вокруг яблоневые, грушевые, вишневые сады… Летом ярко зеленые да с разными оттенками, а сейчас, в октябре желто-золотисто-красные с зеленоватыми проталинками-мазками. И улицы все в листьях. Шуршат, резвятся, смеются, играют с метлой дворника Никича… Ш-и-их! Ши-их! Сметает метла листья с мостовой, а они поднимаются, кружатся, кружатся и опять аккуратненько приземляются. «Не сметеш-ш-шь… Не сметеш-ш-шь…» — шепчут они. Ваня смеется вместе с листьями, кружится, берет их охапками и рассыпает вокруг. Никитич, высокого роста, коренастый бородатый мужик в огромном белом фартуке по колено, предупреждающе ворчит и грозит пальцем. Ваня понимает, но ничего не может с собою поделать. «Рождение! Рождение!» — радостно напевает он и с восхищением смотрит в сторону рынка на том берегу! О, как там шумно и весело! Съестные ряды, одежки… Игрушки!!! Сердце Вани сжимается от восторга. «С отцом пойдем!» Ваня закрывает глаза… Деревянные гусарчики, ароматно и притягательно пахнущие свежей краской, глиняные свистульки, сладчайшие пряники в белой глазури с цветной опсыпочкой, нестройное пение бродячих музыкантов-скоморохов. «Сегодня не пост, значит будут!»… А как сияют маковки церквей в солнечных лучах! Словно маленькие солнышки на каждой золотистой маковке. Колокольный звон течет медленно и неспешно над радостно просыпающимся городом. «Рождение! Рождение… Сегодня…» Кружится Ваня, скачет на одной ножке, еще ничего не ведая о своей судьбе. Ему пока кажется, что так и будет всегда… И маменька, и отец, и Горкин, духовный опекун, и то же родной-родной… Не ведает маленький Ваня Шмелев, что совсем скоро в такой же вот октябрьский денек умрет его отец. Потеряв отца в семь лет, Ваня никогда не забудет его. Никогда-никогда! И не в одной книге напишет о нем с великой нежностью. Не ведает маленький Ваня и о грядущих опустошающих войнах. Не ведает и о кровавой всеразрушающей революции, глубоко изранившей его Россию, страну, которую любил огромной своей душой, чистым своим сердцем, всем существом своим. Любил так сильно, как умел. Не мог и предполагать о страшной этой силе, сокрушающей храмы, снимающей кресты, расстреливающей хранивший веру свою православный люд и перечеркивающей его, Вани Шмелева, любимые Праздники… Праздники эти — дыхание его, биение сердца его… Да и вся жизнь его, русского писателя Ивана Шмелева, и всего русского народа в праздниках этих.

О, мои дорогие друзья! Праздники наши русские! Что может быть искреннее, светлее, нежнее, радостнее Рождества Христова, скорбных, торжественных дней великого поста, Благовещения, Вербного Воскресенья, Светлой Пасхи Христовой, Пресвятой Троицы, Преображения Господня, Рождества Пресвятой Богородицы!?… Жизнь без них теряет то самое главное, без чего душа черствеет, появляется уныние, пропадает надежда. Ты, словно бы, перестаешь дышать. Это очень страшно… Шмелев сам едва не потеряет себя в революционном водовороте бесконечного горя и ужаса.

Невозможно говорить об этом уникальном русском писателе и не читать одновременно его произведения. Вы будете очарованы, мои дорогие. Вот послушайте. Никто не умеет так передать свое внутреннее состояние словами.

«Сейчас какой-то мистраль дует, и во мне дрожь внутри и тоска, тоска… Быстрей развертывается клубок — сыплется из него день ото дня чернее. Видно, конец подходит. Ни страха, ни жути нет — каменное взирание. Устало сердце, страх со слезами вытек, а жуть забита…»

(«Солнце мертвых»)