Если она наступит на горло собственной песне, – а может,и наступать не придётся, само выйдет, - какой рассказ может получиться! Начиная с конца, например, - как кто-то разбирает старые бумаги давно почившей двоюродной тетушки. Или о том, как через энное количество времени «он увидел нечто, напомнившее её; прозрел, и ощутил, – чем она, оказывается, была… В последние минуты перед инфарктом.» Или с криминальной хроники, расследующей самоубийство. Чудесные сюжеты. Одно лишь против, - не хочет она делать из себя сюжет. Даже для самого пронзительного произведения самого любимого автора. Не хочет молча растворяться в бархатный черноте ночи, не оставляя следов. Красиво и таинственно, как положено. Включить бы голову, сделать ставку на реальные и нужные вещи. Если заведомо обреченный бой не выиграть. Как поступила бы любая нормальная. Ведь понятно, что при любом раскладе, даже самом чудесном, – вариантов нет. Она не дура, что бы не понимать. Понимает и понимала. Но дочерна влюбленной безразлична реальность. Вновь и вновь будет лезть в игольное ушко, упорно ставить девять шариков друг на друга, не веря,и, – веря, что получится. Как живут, любопытно, - те самые, из лучших рассказов, которые у ш л и, не оставив следов, и начали жизнь заново? Нужна ли им та жизнь?
Задумавшись, нарисовала карандашами целую картину вместо учебного пособия, увлеклась. Вспоминала. Что-то не так, не так! Не складывается пасьянс.
Игра или нет… Субару подкатила к дому одновременно с ней; она, естественно, сделала вид, что не заметила, прошла вперёд.
– Привет! – он догнал сзади. Ну и вид после дачи! Спортивные штаны, кроссовки (она не обратила бы внимания на внешность одежды, ей это безразлично, - но кроссовки без минимального мужского каблука резко уменьшают привычный рост человека на улице. А изменение роста бросается в глаза моментально. Это она уже не раз замечала, – с мужем бывало то же самое. «Что такое, резко стоптался, что ли?» – недоумевала. Позже поняла, что это от уличной обуви зависит. В помещении – то люди, как правило, всегда своего привычного роста, - босиком или в тапках.) Что она в нём нашла? Почему её тянет сюда, как преступника на место убийства?
– Οтменил я всё, нė поехал никуда…
– И я отменила семинар, перенесла на завтра. - «Скажи, скажи что-то о нас, ну пожалуйста! Мне хватит этого, чтобы перестать психовать». Гладит его голову, спину. Как странно – ей было плохо,таблетки не помогали от мигрени, спать не могла. А сейчас у неё есть силы массировать его,и ей становится легче, лучше. Он почти лежит у неё на коленях.
– Засну сейчас…
– Спи. – Неожиданно нежно для самой себя, как мать ребёнку, наверное. (Нормальная мать. Не она). Забыла, зачем пришла, забыла об острой боли. Пусть спит, если хочет. Хоть всю ночь.
***
Οна с т а р а е т с я не выдавать себя, - но выдаёт постоянно. Плачет сразу поcле – не может сдержать несколько судорожных всхлипов счастья (того самого, которое – только миг между прошлым и будущим). Почти матерно шипит на телефон, звенящий в самый неподходящий момент, и посылает в этот момент всех очень далеко… Через полчаса она перезвонит, конечно, всем дорогим и близким, - правда, - дорогим и близким, даже с удовольствием позвонит. Это невольное резкое возмущение определяет отношение к нему , а не к ним, – в момент действия. И он видит это, - какая җалость. Машинальнo отвечает на спонтанные вопросы о прикосновениях. – А здесь тебе приятно? А здесь , а так?.. Правду отвечает:
– Теперь – да. - (Забывшись, счастливо улыбаясь).
– Теперь… в cмысле? Прекрасно понял ведь. Но хочет услышать? Впервые она обрывает его, – и ведёт себя, прямо как те, загадочные:
– Не важно… – (Спохватившись).
***
Он притягивает её голову к себе на грудь. Гладит волосы, прижимает её с такой силой и трепетом,и так долго, что впервые она может сосредоточиться на прослушивании тонов его сердца, даже находясь справа. Просто оно так стучит. Просто он так прижал её к себе, словно хочет растворить в себе навеки. Это – он ничего не чувствует к ней, да?! Никакой эротичности сейчас, сплошная душа. Две души, вернее, слитые в одну. Абсолютно неуместное здесь, непривычное для неё, далекой от церковных терминов, слово – б л а г о с т ь какая – то (откуда это слово выплыло? словно прочла внезапно). Она, – благость эта, – заполнила их общую ауру так густо, - что её было видно и слышно, можно рукой пощупать. И не только ей – невозможно не увидеть очевидное, не услышать! Если уж услышал её тихие всхлипы, то это громкое слово – ощущение… Аура была как малиновое варенье. Не может она иначе сказать. Вот так – на вкус, запах, сладкую вязкость и насыщенный цвет. И его сердце, прижавшееся к ней. Вечно бы… Но вечность длится минут пятнадцать.
– Ложись, буду тебя гладить.