Рассказы. Том 5. Одержимость

Авис улыбнулась, поняв правду — монотонность была единственной вещью, которая ее не утомляла. В конце концов, отсутствие желания было настоящей рутиной. Это скрытое, безжизненное чувство покоя казалось богатым и плодородным в сравнении. Богатое и плодородное — созидательное — чрево.

Слова связаны. Вернемся в утробу. Темная комната, теплая кровать, лежать, согнувшись пополам, в состоянии покоя, насыщенном лихорадкой…

Это было не чрево, точно; она знала. Но это напоминало ей о днях, когда она была маленькой девочкой. Просто маленькой девочкой с большими круглыми глазами, отражающими любопытство, которое лежало за ними. Просто маленькая девочка, живущая совсем одна в огромном старом доме, как сказочная принцесса в заколдованном замке.

Конечно, здесь еще жили тетя и дядя, и это был не настоящий замок, и никто не знал, что она принцесса. Кроме Марвина Мейсона.

Марвин жил рядом, и иногда он приходил играть к ней. Они поднимались в ее комнату и смотрели в окно — маленькое круглое окно, окаймленное небесами.

Марвин знал, что она настоящая принцесса, и он знал, что ее комната была башней из слоновой кости. Окно было зачарованным порталом, и когда они стояли на стуле и смотрели в него, они могли видеть мир позади неба.

Иногда у нее появлялись сомнения, честен ли Марвин Мейсон с ней и действительно ли видит мир за окном; может быть, он просто говорил то, что она желала, потому что он зациклился на ней.

Но он слушал всегда молча, пока она рассказывала ему истории о том мире. Иногда она рассказывала ему истории, которые прочитала в книгах, а иногда она брала их из своей собственной головы. Только много позже пришли сны, и она начала рассказывать ему их.

То есть, она всегда начинала, но почему-то слова подбирала не совсем те. Она не всегда могла словами описать то, что видела в своих снах. Они были очень особенными, эти сны; они посещали ее только в те ночи, когда тетя Мэй уходила, окно было открыто, а в небесах не было луны. Она ложилась в постель, свернувшись калачиком, словно маленький шарик, и ждала, когда ветер проникнет через высокое круглое окно. Он приходил тихо, и она чувствовала прикосновение его пальцев на лбу и шее. Холодные, мягкие пальцы, касающиеся ее лица; успокаивающие пальцы, которые заставляли ее развернуться и растянуться, чтобы тени могли упасть на ее тело.

Даже потом, когда она уже спала на большой кровати, и тени стекали с небосвода через окно. Она не спала, когда приходили тени, так как она знала, что они настоящие. Они приходили с бризом, проникали через окно и ложились на нее. Возможно, это тени были прохладными, а не ветер; возможно, тени касались ее волос, пока она не погружалась в сон.

Когда она засыпала, сны всегда наступали. Они шли по тому же пути, что ветер и тени; они проникали с неба через окно. Были голоса, которые она слышала, но не могла разобрать; цвета, которые она видела, но не могла назвать; фигуры, которые она видела, и которые совсем не были похожи на те, что она находила в книгах с картинками.

Иногда те же голоса, цвета и фигуры приходили снова и снова, пока она не научилась их распознавать. Существовал глубокий, жужжащий голос, который, казалось, раздавался прямо в ее голове, хотя она знала, что он приходит из черной, блестящей пирамиды-существа, у которого были руки с глазами. Оно не выглядело скользким или противным, и ей нечего было бояться — Авис никогда не могла понять, почему Марвин Мейсон просил ее остановиться, когда она начинала рассказывать ему об этих снах.

Но он был всего лишь маленьким мальчиком, он пугался и бежал домой к своей мамочке. У Авис не было мамы, только тетя Мэй; но она никогда не поведает тете Мэй о таких вещах. Кроме того, почему она должна? Сны не пугали ее, и они были по-настоящему реальны и интересны. Иногда в серые дождливые дни, когда нечего было делать, кроме как играть с куклами или вырезать картинки, чтобы вставить их альбом, она хотела, чтобы ночь поторопилась и быстрее пришла. Ведь тогда она могла погрузиться в сны и сделать все реальным снова.

Ей так нравилось оставаться в постели и притворятся больной, чтобы не ходить в школу. Авис смотрела тогда в окно и ждала, когда придут сны, — но они никогда не приходили днем, только ночью.

Часто она задавалась вопросом, почему было так.

Сны должны опускаться с неба, она знала это. Голоса и фигуры поднимались вверх, кажется, откуда-то из-под окна. Тетя Мэй сказала, что сны приходят от болей в животе, но она знала, что это не так.

Тетя Мэй всегда беспокоилась о болях в животе, и она ругала Авис за то, что та не выходила на улицу, чтобы играть; говорила, что она станет бледной и хилой.

Но Авис чувствовала себя прекрасно, и у нее была своя тайна. Теперь она почти не видела Марвина Мейсона, и не обременяла себя чтением. Было не очень весело делать вид, что она до сих пор принцесса. Потому что ее сны были настолько реальными, что она могла поговорить с голосами и попросить их взять ее с собой, когда они будут уходить.