Рассказы веера

...Вообще, люди почему-то любят наблюдать не за строительством, а как раз наоборот – за разрушением. Но уж если оно сопровождается борьбой, стрельбой, дымом, криками – тем паче. Толпы собравшихся предвкушали необыкновенное зрелище: освобождение жертв деспотизма, заключенных в мрачных казематах крепости-тюрьмы. Правда, по прошествии многих лет историки все же попытались выяснить, для кого же в тот достопамятный день открылись двери казематов, – оказалось, что в Бастилии к моменту штурма наличествовало семеро сидельцев. Четверо попали сюда за финансовые махинации. Один был заключен по просьбе отца, ибо несчастный родитель не видел иного способа отучить наследника от беспутства. Еще двое действительно имели трения с королевской семьей. А вот седьмому не повезло, иначе бы и он под восхищенные вопли и рукоплескания толпы обрел свободу. Его звали маркиз де Сад. За день до взятия Бастилии этого узника за зверские преступления перевели в другое исправительное учреждение.

Знала ли власть о возможных беспорядках? Конечно! Но побоялись «обострить ситуацию» – революционные призывы летали по Парижу из конца в конец. Пахло даже не порохом – кровью. За два дня перед взятием Бастилии «целое полчище оборванцев, вооруженных ружьями и кольями, заставляли открывать двери домов, давать им пить, есть, деньги и оружие». Средь бела дня начались грабежи и погромы. Эти «твари выдергивали серьги из ушей гражданок и снимали с них башмаки». После ухода бандитов из одного благотворительного приюта «там осталось тридцать трупов, включая беременную женщину».

Но Париж – город большой: каким-то фантастическим образом грабители и убийцы, действовавшие в одной части столицы, в другой в глазах горожан выглядели «поборниками свободы». Попробуй разберись, где бесчинства и погром, а где борьба за свои права!

Штурм Бастилии конечно же выглядел эффектно: клубы порохового дыма, вспышки огня, грохот осыпающихся камней, неистовые крики, падение мертвых тел с башен.

Каждый орудийный залп из крепости сопровождался восторженными воплями. Дамы аплодировали и просили объяснения у своих кавалеров, кто кого убивает и за что. Но, право же, разглядеть, что творилось у стен Бастилии, становилось все труднее и труднее: столбы пыли не успевали оседать. Бой шел уже который час. Любопытство зрителей стало ослабевать. Многие покинули бы свои места, но из-за толчеи выбраться было невозможно. Ловкие мальчишки сновали в толпе с кувшинами воды, предлагая ее желающим. Взятие крепости затягивалось.

Между тем Бастилия была обречена. Под началом коменданта де Лоня находилось чуть больше сотни солдат, из которых большая часть считалась инвалидами. Штурмующих же было примерно восемьсот человек.

...Вдруг по громадной толпе пробежал глухой гул! Люди показывали куда-то к подножию крепостных стен. Что там происходило, никто не мог объяснить, но мало-помалу впечатления очевидцев, оказавшихся вблизи побоища, достигли ушей тех, кто занял места повыше.

Передавали, что штурмующие, дабы побыстрее покончить с оборонявшими гарнизон, выволокли дочь одного из офицеров Бастилии. «Мы сожжем ее живьем, если вы не сдадитесь!» – кричали они отцу, видевшему эту сцену сверху. Девушку, распростертую на земле, стали обкладывать соломой. «Этот папаша как бешеный бросился ей на помощь, – рассказывал смеясь какой-то подросток, – но его ловко, словно воробья, подстрелили».

...Лиза, которая услышала эти слова и смех, вцепилась в руку матери.

– Je n’en peux plus, я больше не могу, – прошептала она.

– Je suis fixée. Comme vous avez raison? Si c’est pour jeunes filles? Понимаю. Ты права. Разве это для девушек? – встрепенулась Варвара Александровна. И тотчас, держа Лизу за руку, стала выбираться из толпы, в которой они оказались.

Ни своего, так нерасчетливо оставленного в отдалении экипажа, ни слуг княгине найти не удалось. На счастье, их заметил один из знакомых, проезжавший по улице Турнель, куда они вышли. Он-то и довез женщин до дома. Едва переступив порог, Лиза стала оседать на пол: мать и служанка едва успели подхватить ее.

На следующий день горничная Шаховской рассказала, что Пале-Рояль до глубокой ночи гудел как разворошенный улей. Здесь носилась толпа под предводительством человека с пикой в руках, на которую была насажена голова коменданта Бастилии де Лоне.