Рассказы великой пустыни

Он вышел через дверь справа на балкон и изумился тем, какой вид в этот день показался ему в этом месте. Воздух прозрачный, и песок розовый. Слышалась музыка, и он смотрел с воодушевлением вдаль, вперёд.

О юноша, но почему бы тебе не посмотреть назад?! Ты и представить не можешь, как много лет пролетело, как много жизней ушло, и маленькая доля их дала то, что может многое объяснить тебе, и их большое количество! Оглянись; все ответы в старине, всё, что ты переживаешь, давно уже изведано; тебе стоит лишь поискать, понять, и только тогда ты смело, без маски, без страха сможешь двигаться вперёд и покорять вершины, когда-то достигнутые предками. Мы тормозим; мы становимся всё хуже и хуже, грязнее и грязнее, уродливее и уродливее! Теряются чувства и размышления в какой-то тупой размеренности жизни, которую и жизнью-то назвать нельзя, в которой нет ни свободы, ни добра, ни любви. Отдаться есть унизительно, жертвовать есть унизительно, любить есть унизительно. Не знаю, как ты воспринимаешь эти слова, о юноша! Но мне становится жутко; из полёта жизнь наша превратилась в постоянное падение; как и ты, все ищут, за что бы зацепиться, но тотчас же проваливаются, облокотившись на ложь, предательство, трусость. Ты боишься? Боишься взглянуть назад и увидеть, что всё уже давно сказано и решено? Боишься разжечь огонь, быть вместе с людьми, жить для людей? Страшно ли тебе чувствовать? А думать?

Но пойми, жизнь одна, и чтобы не погрязнуть бесследно в песчаной пучине, чтобы не умереть, ты должен преодолеть, разжечь пламя, разжечь себя, оглянуться и идти вперёд.

* * *

Слова пролетели и остались неуслышанными. Только смерть, стоя на крыше, рассмеявшись, загребла костлявой рукой мои речи под своё чёрное одеяние. Забери их всей с собой, смерть, пора настала, буря приходит.

Песчаная буря

Всё вокруг потемнело, воздух стал серым, ветер шипел и оглушал людей. Но все они успели укрыться и оказаться в безопасности.

Нарастало движение воздушных масс, песок глыбами сметал всё на своём пути. Вот ты какая, буря! Начинай разносить здесь всё, давай! Ничего нет здесь достойного жизни, я чувствую это! Однако, умоляю, дай знать, что я глубоко не прав!

Ничего не было видно, песок заполнил воздушное пространство. В клубе было тихо, люди в страхе молчали, слушая вой снаружи. Сердца бились, но ничего кроме трусости не заставляло их биться, и лишь один человек, юноша с чёрными волосами по имени Соррендер, сидевший у ставней за столиком перед горящей свечкой, ощущал возбуждение, тревогу и предчувствовал нечто великое, слушая рёв вихрей. Глаза его, две искры, только и ждали всплеска, чтобы загореться; твёрдый взгляд его говорил о бесстрашии, не тупом отсутствии боязни неведомого, а о чистом бесстрашии в сердце. В голове, умной и рассудительной, не могло не быть коварных страхов, но сердце не подпускало их близко, сжигая их наполовину в своём горящем огне.

Вдруг кто-то вскрикнул: сквозь щель ставней один из присутствующих сквозь песчаную туманность увидел чёрное пятно, это было одеяние бедуинки; насколько было видно, она прижалась к земле без способности двигаться; иногда порывы ветра сталкивали её набок.

В салоне поднялся шум, полетели крики, удивление, тревога; наверное, каждый представлял себя на её месте. «Надо помочь», − слышал Соррендер, − «Буря убьёт тебя!» − «Кто-нибудь, помогите ей!» − «Как страшно, ужасно!». Ужасно.

Глаза юноши загорелись. Он натянул на нос ворот чёрной рубахи, решительным шагом кинулся к двери, аккуратно приоткрыл её и вышел через щель. В салоне понеслись отклики восхищения, но Соррендер не слышал их.

Он, весь согнувшись, едва различая чёрное пятно, медленно шагал, борясь с бурей, и слушал лишь своё доброе, керамическое сердце, которое непременно разлетится на осколки, если он не сможет помочь. Он шёл, едва не падая, едва дыша, хватая из-под ткани губами воздух. Чёрное пятно становилось ярче, чётче выражалось сквозь летящие горсти песка. Вот Соррендер уже наклоняется к женщине и падает. Его кидает в сторону вместе с задыхающейся бедуинкой, но он цепляется за песок и держит её. Она осторожно и с усилием поднимает голову и пытается посмотреть на него (её глаз почти не видно под сжатыми веками), а он тем временем смотрит на её руки, в которых лежит окутанный в ткани младенец. Резко их сбивает очередной удар вихря, который чуть ли не срывал кожу с лица; ребёнок падает и начинает лететь, но, к великому своему счастью, Соррендер зацепился за ткань и прижал маленькое полумёртвое существо к себе, боясь потерять его. Благодаря невероятным усилиям он смог подняться, дойти до бедуинки, помочь ей встать и, держа её под одной рукой и не отпуская из другой ребёнка, дойти до двери, до террасы, до ограды клуба! Ему показалось, что вечность пролетела, но не мимо него, а внутри него.

Закрылись двери салона, и буря продолжала выть.

* * *

Я ошибся, смерть, не летай в вихрях бури, не ищи детей своих, не трещи костями, ведь многое осталось позади них, но, возможно, ещё больше ждёт их впереди.

Звон воздуха