Расследование

Я сказал ему, что не могу допустить, чтобы Крэнфилд посадил на Кормильца другого жокея – ведь от этой скачки зависело будущее лошади. Старик Стрепсон славился своей благодарностью: он ни за что не сменил бы жокея, который выиграл бы на Кормильце «Золотой кубок», и если бы это произошло без меня, мне бы никогда больше не суждено было выступать на этом жеребенке. Именно этот аргумент и убедил моего хирурга взяться за пилу.

Я взял в руки поводья и тихо повел лошадь по кругу, где участники выстраивались по номерам для парада. Не считая Большого национального приза, «Золотой кубок» Челтенхема был крупнейшим стипль-чезом года. Может быть, это был самый престижный приз «Календаря». В нем участвовали только звезды. У слабых лошадей тут не было шансов.

Участвовали на этот раз девять лошадей. Младшим был Кормилец. Урон был самым опытным, а фаворитом считался серый жеребенок по кличке Броненосец.

Эл Роуч, не заразившийся стервозностью Джессела, поравнялся со мной на старте и одарил меня своей привычной широкой ирландской улыбкой.

– Ну что, дружище Келли, расскажи мне, как ехать на этом мальчике.

– Хочешь, чтобы и тебя выгнали?

Он засмеялся:

– Что имеет против тебя хозяин, старина?

– Я оказался прав, а он не прав, и он не может снести этого.

– Странный тип этот Джессел.

Дан старт. Мы отправились в бой. Скакать три мили с четвертью, двадцать одно препятствие, два полных круга.

Первый круг без приключений. Никаких падений, никто из жокеев не уходит в отрыв. Мимо трибун проходим компактной группой. На следующей миле начинается разделение на мужчин и младенцев. Лошади растягиваются длинной, напряженной, гулкой вереницей, где надежды, пот, тактика сливаются в бушующий клубок противоречий. Резвость, риск, азарт, расчет на то, что лошадь превзойдет себя и жокей тоже. «Золотой кубок» проверял тебя, выяснял, на что ты способен.

Перед предпоследним препятствием Броненосец опережал Урона на три корпуса – а мог бы и на все десять! – и преодолел его безукоризненно. Урон тоже благополучно оставил его за собой, а в четырех корпусах за ним шел я на Кормильце, стараясь не уступить третьей позиции.

На отрезке между двумя последними препятствиями скачка прошла без перемен. Кормилец не доставал Урона, а тот – Броненосца. Ну что ж, смиренно размышлял я. Третий так третий. Не так уж плохо. Жеребенок еще молодой. Будем довольствоваться малым. В конце концов, мне еще скакать на Фунте Изюма через две недели в Большом национальном... Броненосец подошел к последнему препятствию, мощно прыгнул, преодолел барьер с хорошим запасом – и грохнулся оземь, споткнувшись при приземлении.

Я не верил своим глазам. Отчаянным посылом я бросил Кормильца к последнему барьеру.

Урон, разумеется, был впереди нас. Урон, резвый, хорошо подготовленный старый приятель... Неплохая шутка – проиграть «Золотой кубок», и не кому-то, а Урону!

Кормилец старался изо всех сил догнать Урона. И я вдруг заметил, что, как и в «Лимонадном кубке», Урон вдруг стал буквально помирать от изнеможения. Постепенно мой гнедой скакунок навалился на лидера, сгорая желанием достать и обогнать его, но финишный столб был слишком близко... Жаль... Еще бы чуть-чуть...

Эл Роуч оглянулся посмотреть, кто это там подходит. Увидел меня. Вспомнил, что если кому он не имел права уступать, так именно Кормильцу. Запаниковал. Если бы он не трепыхался, то выиграл бы у меня пару корпусов. Вместо этого он поднял хлыст и дважды огрел Урона.

Безмозглый осел, подумал я. Урон же терпеть не может хлыста! Он встанет в обрез!

Урон в ярости замотал хвостом. Из ритмичного его ход стал прерывистым, он неистово замотал головой...

Я видел отчаянное лицо Эла, когда Кормилец захватил Урона в самый столб. Мы финишировали почти одновременно, и невозможно было понять, кто же победил.

Как показал фотофиниш, Кормилец выиграл «ноздрю». И если я был освистан зрителями после «Лимонадного кубка», то теперь они с лихвой извинились, приветствуя мою победу.

Джессел, естественно, посинел от злости и чуть было не лопнул, когда кто-то громко заметил, что Урон обязательно выиграл бы, если бы на нем скакал Хьюз. Я расхохотался. Джессел одарил меня взглядом, в котором, как у «дорогой Грейс», было желание убивать. Старик Стрепсон побледнел от радости, но у Крэнфилда даже выигрыш «Золотого кубка» не вызвал почти никаких эмоций. Позже я узнал, что Эдвин Байлер незадолго до скачки сообщил ему, что все-таки не сможет передать ему своих лошадей. Врач Грейс написал ему письмо, в котором сказал, что психическое здоровье его пациентки впрямую зависит от того, получит Крэнфилд конюшню Байлера или нет. Байлер сказал, что все-таки многим обязан Роксфордам, что очень сожалеет, но, увы...

Роберта и ее мать любовно похлопывали Кормильца, а когда через двадцать минут я вышел из весовой, уже переодевшись, она стояла у перил и ждала меня.

– Вы хромаете, – спокойно констатировала Роберта.

– Инвалид, что тут скажешь...

– Как насчет кофе? – спросила она.

– Положительно.