Расследование по-итальянски

– Все они толкут воду в ступе, кроме этой маленькой стервы Деборы, которая топит бывшего поклонника в угоду своему шефу и, вероятно, любовнику (судя по тому, что мне рассказывал Мерси), иначе мне пришлось бы признать, что у американских бизнесменов более чем своеобразный способ диктовать письма. Послушай, Анджело, ты должен мне помочь проучить этих самоуверенных американцев, и не вздумай болтать, будто они твои соотечественники! Если тебе повезло и в твоих жилах течет итальянская кровь, ты навеки останется итальянцем. А теперь принеси мне попить – я умираю от жажды.

– А чего бы вам хотелось, синьор? В холодильнике – только кока-кола и фруктовые соки.

Тарчинини сморщился.

– Неудивительно, что им не хватает воображения! А ты не мог бы раздобыть бутылочку «Кьянти»?

– Если выяснится, что я принес в этот дом вино, меня вышвырнут за дверь!

Отец Джульетты вздохнул.

– Ну что ж, ладно, придется потерпеть… Позови ко мне дочь. Я подожду здесь.

Через несколько минут появилась Джульетта.

– Ты хотел меня видеть, папа?

– Да… Ты свободен, Анджело, но не уходи далеко.

– Я буду в буфетной.

– Ты что, не рада меня видеть? – осведомился Ромео, как только метрдотель исчез.

– Это потому, что я очень сержусь на тебя!

– На меня? Ma que! А что плохого я тебе сделал?

– Ты ужасно поступил с Сайрусом!

– Вот еще новости!

– Он рассказал мне, как ты, видимо, желая поразить публику, кривлялся у трупа Джереми Паркера! Да, и ты выставил посмешищем не только себя, но и моего мужа!

Потрясенный Тарчинини, не говоря ни слова, смотрел на дочь. Необычное молчание настолько смутило Джульетту, что все ее дурное настроение улетучилось.

– Что с тобой, папа?

– Ты перестала быть одной из нас, верно, детка? – тихо, дрожащим от волнения голосом проговорил Тарчинини.

– Почему ты так говоришь?

– Останься ты прежней – вспомнила бы, как верила в меня, восхищалась мной и понимала то, что теперь называешь кривляньем… В Вероне моя Джульетта восторгалась всем, что делает ее папа, потому что привыкла доверять ему, с тех пор как начала соображать…

– Но Сайрус сказал мне…

– Молчи, девочка… Бог свидетель, я ничего так не хотел, как твоего возвращения в Верону. А теперь я прошу тебя остаться в Бостоне… не возвращайся к нам…

– Почему?

– Потому что в Вероне нет места тем, кто лишен воображения, тем, кто верит только в статистику, тем, кто утверждает, будто Ромео и Джульетты никогда не было на свете… Не возвращайся, дочка, потому что твоей матери необходимо верить в меня до конца, иначе у нее не хватит мужества терпеть мое присутствие и воспитывать малышей… Только теперь я понял, что тебя похитили безвозвратно, а этот Сайрус – настоящий злодей!

– Папа!

– Забрать у отца дочь, которая ему дороже жизни, – это уже преступление! Ma que! Но отнять у девочки родину – еще хуже! Это очень дурной поступок… а?

– Бедный мой старый папа…

– Уходи… дай мне спокойно пережить свою печаль…

Разумеется, они, мешая слезы, упали в объятия друг друга, и Ромео понял, что его Джульетта навсегда останется прежней.

* * *

Устав от тяжкого, хотя и обожаемого им бушевания страстей, Тарчинини решил часок отдохнуть и заодно написать жене.

«Garissima mia,

Я уже собирался ехать домой – совсем зачах без тебя. Их Бостон не идет ни в какое сравнение с нашей Вероной, и потом, у них тут калькуляторы вместо сердца. Не стану скрывать, моя голубка, наша дочь, по-моему, уже заразилась этой болезнью. Джульетте надо как можно скорее вернуться домой, иначе мне придется ее проклясть, а ты ведь знаешь, светоч моих очей, это разобьет мне сердце, я высохну, как скелет, и ты скоро станешь вдовой. Мысль об этом отнюдь не доставляет мне удовольствия, ибо без тебя, моя горлица, я не хочу даже в рай. Не говоря о том, что, как только я исчезну, наверняка налетят тучи воздыхателей, жаждущих занять мое место, а я оттуда, сверху, увидев тебя в объятиях другого, не выдержу и спущусь хотя бы только затем, чтобы пристыдить!