Расследование продолжается

Последний автобус торопился в парк. Он то и дело кренился вправо или влево, круто «срезая» углы перекрестков, и почти не задерживался на стоянках. Но у поворота с проспекта «Правды» на проспект Жандосова он вдруг затормозил и, нетерпеливо вздрагивая, постоял десять-пятнадцать секунд — как раз столько, сколько нужно было для того, чтобы трое подростков успели войти сами и, помогая друг другу, втащить за собой тяжелые мешки.

Пассажиров в автобусе было немного — человек десять. И все они, сидевшие на передних креслах, как по команде, оглянулись на вошедших. Оглянулись и… отвернулись. Только какая-то парочка влюбленных посмеялась слегка по поводу не совсем респектабельного вида ночных «экспедиторов». А те, забившись в угол заднего сиденья, с настороженностью волчат смотрели в спокойно-равнодушные спины взрослых.

Тому, кто сердцем не очерствел, достаточно было лишь взглянуть на эти побледневшие от страха лица, чтобы почувствовать острую до боли обиду.

Ему захотелось бы подойти к ним и спросить: «Кто послал вас на это грязное дело? Кто толкает вас с человеческой светлой дороги на гибельную звериную тропу воровства? А еще сильнее захотелось бы сказать тем, взрослым, сидящим впереди, благодушно беседующим и хихикающим: «Послушайте, вы! У вас есть, а если нет, то будут, дети… Неужели вы так же отнесетесь к их судьбе?»

Но… лекции на педагогические темы в автобусах не читают. Плохо это или хорошо, но ни программой общества «Знание», ни правилами поведения в общественных местах такая форма воспитания пап и мам не предусмотрена.

Впрочем, комсомолка Валя Еремченко превращаться в лектора не собиралась. К тому времени она уже усвоила разницу между методами убеждения и принуждения. Правда, в этот вечер она очень устала, потому что после работы ей пришлось провести несколько часов у больной подруги, помогая по хозяйству. Что поделаешь, раз надо, значит, надо. Девушка поднялась, когда автобус подходил к улице Розыбакиева, сказала шоферу: «Здесь остановитесь!» — и направилась к ребятам.

— Яблочки везете, добры молодцы? — спросила она. — Следуйте за мной!

В мешках, и верно, оказались яблоки. Дежурный по второму городскому отделению милиции лейтенант Дмитрий Дорофеевич Зверев внимательно оглядел задержанных и грустно усмехнулся:

— Сезо-о-онники…

Затем, прищурясь, всмотрелся в развязанные дружинниками мешки и, с неподдельной иронией в голосе пройдясь насчет «хорошего урожая фруктов», приказал:

— Ну, идите, напишите, как… работали! Да подробнее, не то придется начинать сызнова… Дома соскучатся, вас ожидаючи.

Робко приняв из рук лейтенанта по листку бумаги, «сезонники», каждый в сопровождении дежурного дружинника, разошлись по отдельным комнатам. Чтобы написать объяснения размером на полстранички, им потребовалось не менее часа. Любой поэт ужаснулся бы при виде таких «мук творчества». И любой учитель языка, принимающий близко к сердцу всякое отклонение от правил грамматики, упал бы в обморок, прочтя «перлы» русской орфографии, рожденные фантазией этих учащихся. Комсомольцы и дружинники из оперативной дружины имени Дзержинского, каждый в силу своей профессии (Николай Марущенко — работник ресторана «Достык», а Юрий и Валерий Самохины — комбината торгового оборудования Казпотребсоюза) относящийся к словесности хладнокровно, и то досадливо морщились, еле-еле разбирая каракули.

Но как бы там ни было, из показаний пятнадцатилетнего Сашки Воробьева, ученика седьмого класса школы № 13, удалось выяснить, что мать его работает на плодо-консервном комбинате. Отец же, Владимир Николаевич, сторожит общественные огороды, принадлежащие коллективу домостроительного комбината. Рядом с огородами есть сад, и восемь яблонь в этом саду якобы являются собственностью сторожа Воробьева. «Вот мы и ездили к отцу за яблоками!»

Все это было бы похоже на правду, если бы не два маленьких «но». В объяснениях Валерия и Василия Сазоновых (мать, Антонина Матвеевна, работает на Алма-Атинском домостроительном комбинате, отец, Гавриил Гавриилович, — пенсионер) фигурировал некий дядя Федя — сторож сада с недвусмысленным прозвищем «Глухарь». Кроме того, вопреки утверждению задержанных, что они собирали яблоки с земли, плоды при осмотре оказались сорванными и не совсем созревшими.

Вот тогда-то Валентина Еремченко и предложила свои услуги в качестве помощника следователя.

Ее беседа с ребятами была весьма недолгой, но результативной. Уже через полчаса они поняли, что дальше запираться бесполезно, и сознались в краже. Когда с формальностями было покончено, самый младший из них, Сашка-Воробышек, спросил:

— А вы, Валентина Михайловна, следователь, да?

— Да, я следователь, — ответила она серьезно.

А строгий лейтенант милиции Дмитрий Дорофеевич Зверев улыбнулся, но тут же посуровел и приказал дружинникам:

— Возьмите этих паршивцев, посадите… в дежурную машину и немедля доставьте… домой! Матери, небось, с ума уже сходят…

Потом он долго курил, задумчиво шагая по комнате. А Валя сидела за столом и пыталась по выражению лица определить, о чем он размышляет.