Расследование

Он, безусловно, принадлежал к таким людям, но по счастью, на дворе стояла другая эпоха, и людям его профессии можно было, наоборот, только позавидовать: в отличие от прошлых времён, явно недооценивавших комедиантов и лицедеев, новые времена превратили их в привилегированное сообщество, и совершенно понятным и обоснованным казалось, что лучшие среди них принадлежали теперь к элите. Возможно, Р. слишком явно пользовался положением, но таков уж был его характер, и не мне было осуждать его за многочисленные срывы и непристойности, иногда направленные даже против общественных устоев и основ. Я хорошо понимал, что развитие и прогресс идут благодаря таким крайностям и перегибам, когда что-то – сначала доведённое до гипертрофированных размеров – появляется сначала у немногих, а потом, разбавляясь и принимая нормальную форму и величину, сходит уже постепенно всё ниже и ниже по иерархической лестнице поступков и действий – и хорошо, когда здесь оказываются замешаны кумиры и герои вроде Р., потому что тогда процесс находит высокохудожественное воплощение. Это было ещё одним достижением Р., а сейчас я шёл как раз в то место, где он получил профессию и смог реализовать своё главное призвание: театральный институт находился недалеко от издательства, и я предпочёл пройтись пешком.

Было начало дня, но могла появиться мысль, что больше половины города не работает: по улицам шлялось такое количество людей, что приходилось лавировать и уступать дорогу слишком наглым и нахрапистым, или обгонять медленных и ленивых. Я хорошо знал адрес и примерное расположение института, и наверняка даже видел здание, не обращая на него раньше внимания: здесь были старинные и застроенные красивыми прочными домами улицы, где многие мечтали бы иметь квартиру, но слишком дорого стоило такое удовольствие и слишком многие стремились к этому. Даже мой шеф, главный редактор крупной газеты, не смог бы поселиться в этом месте, он только ворчал иногда, что кое-кто захапал себе слишком много, и другим не осталось ничего. Наверно, он был прав, а институт всю жизнь с самого основания располагался здесь, и его не смогли выкурить и согнать отсюда даже новые времена. Не исключено, что долгая осада всё-таки могла кончиться выселением, но пока он держался, существуя – почти как и всё остальное – непонятно как и за счёт чего: наверняка руководству делались разные предложения, и, возможно, приходилось даже отбиваться от назойливых и слишком активных деловых людей – по совместительству рыцарей меча и кинжала – но пока он ещё находился здесь, и надо было пользоваться моментом.

Когда я наконец нашёл улицу, то ожидал сначала, что смогу сразу определить нужное здание: однако ничего экзотического я так и не обнаружил; это была обычная улица с обычными трёх– и четырёхэтажными домами, и точный адрес пришлось искать уже по номерам. Институтом оказалось широкое трёхэтажное строение, у входной двери которого болталась вывеска; на вывеске мелкими буквами на чёрном фоне было выгравировано полное наименование, но только с близкого расстояния я смог разобрать их и понять, что это то самое заведение.

Внутри здание выглядело тоже вполне прилично: направо и налево длинной кишкой растягивался коридор, равномерно утыканный дверями, некоторые из которых иногда открывались и выпускали молодых в-основном людей: моего возраста и чуть моложе. Безусловно это были студенты, только непонятно было, почему они заняты такой суетой и чем обусловлено броуновское движение: если ещё продолжались занятия, что они делали в коридоре, а если всё давно кончилось, зачем они болтаются в институте. Конечно, они могли заниматься в творческих лабораториях или мастерских, что определялось спецификой заведения, но даже и такая работа могла выглядеть более спокойной и организованной, ведь нельзя же было утверждать, что в обстановке хаоса и беспорядка можно достичь высокого уровня мастерства? Такие вещи казались вполне логичными и целесообразными, а пока я хотел просто пройтись и посмотреть обстановку; сложно было определить, где в этом здании нужно искать следы пребывания Р.: может быть, всё-таки оставался кто-то, знавший его, или же следы Р. были рассеяны и растворены повсюду, и тогда почти невозможно было рассчитывать и надеяться на то, что я получу здесь что-нибудь существенное.