Расследователь. Предложение крымского премьера

- Из Ленинграда, - удивленно повторил Беспалый. Почему-то именно это обстоятельство и решило исход дела. - Ну раз из самого Ленинграда - поехали, покажу.

Начиналась метель, длинные белые языки стелились вдоль дороги, тучи ползли низко.

- Вот сюда нам, - сказал Беспалый. - Только на вашей машине не проехать. Пешком придется... Тут близенько.

Они оставили "опель" на обочине, вошли в лес. Пес стоял голый, мрачный. Ветер шумел в ветвях, гнул земле рыжие папоротники. Беспалый шел впереди.

- Жуть берет, - говорил он. - Страшное тело... Да без головы. Мне уж шестьдесят лет скоро, молодые люди. Всякого в жизни повидал, а вот такого не видел... И думать не думал, что увижу когда.

Ветер нес сухой колючий снег, уносил часть слов Беспалого. Где-то в лесу с хрустом сломалась ветка. Серая рванина снеговой тучи почти цеплялась за верхушки деревьев.

- Вот, - сказал Беспалый, - здесь.

Они остановились у пересечения трех лесных дорог.

- Здесь он и схоронен был, - сказал Беспалый. - Вот она, яма-то... Здесь его и нашли.

Неглубокая, всего около полуметра, яма была частично засыпана листьями и снегом. Она вовсе не выглядела зловещей. Яма как яма... Возможно, старый окоп. От дороги ее отделяло метра три. Трое мужчин и женщина смотрели на яму молча... Выл ветер.

Повзло достал навороченный цифровой фотоаппарат, щелкнул вспышкой. Василий Андреевич, закрываясь от ветра, закурил. Коля снова сверкнул вспышкой. Потом еще, еще...

- А вот там, напротив, через дорогу, кто-то положил в развилку дерева бутылку из-под шампанского, - сказал Беспалый. - И горлышко было аккурат направлено на могилу.

- Бутылку из-под шампанского? - ошеломленно спросила Галина.

- Точно так, барышня... Из-под шампанского. "Черная вдова" называется. А горлышко - точненько на могилку указывало.

Коля сфотографировал зачем-то дерево, которое служило "постаментом" для бутылки-указателя. Таращанский лес стонал под порывами ветра.

- Василий Андреич,- обратился Обнорский к Беспалому, - а кто нашел тело?

- Гопники, - ответил тот лаконично.

- Что за гопники? Не ваши, что ли, не местные

- Как раз наши... Есть в селе такая семейка - Сушки. Отец пьяница, жена его - несчастная женщина, да пятеро детей.

- А пообщаться с ними можно?

- А чего ж нельзя? Бутылку купите - общаться будете сколько влезет. Показать вам Сушков?

- А как же.

- Тогда пошли... Смотреть-то тут нечего. С души воротит прямо.

И они ушли. Стонал под ударами ветра Таращанский лес, сумрачно в нем было, страшно.

* * *

Семейство Сушков обитало в доме, которому более подходит название "халупа"; Домишко приютился на самом краю села. В голом, без занавесок, окне светился экран телевизора. Скрипела незапертая калитка на ржавых петлях. Первым во двор вошел Беспалый... В окне мелькнуло белое пятно - лицо чье-то. Мелькнуло - и исчезло.

- Хозяин, - громко позвал Беспалый, открывая дверь.

В сенях было темно, пахло кислой капустой и нищетой. Беспалый, Галина, а за ними Повзло и Обнорский втянулись внутрь. В комнате вспыхнул свет - голая лампочка без абажура осветила убогую "обстановку": грязную и холодную печь, шкаф с треснувшим зеркалом, черно-белый телевизор и еще какую-то разномастную мебелюху. За столом сидели трое детей... На столе лежал тощий кот. Сам Сушок лежал на диване, курил сигарету без фильтра. По телевизору гнали какое-то латиноамериканское "мыло".

- Здорово, Володя, - сказал Беспалый.

- Здоровеньки булы, Василь Андреич, - ответил Володя, слезая с дивана.

Он опустил на пол ноги в рваных носках, посмотрел исподлобья. На правой скуле у Сушка был немалый синячище. Беспалый обратился к нему на странном каком-то языке - вроде бы на украинском, но непонятном совершенно:

- Это - суржик, - шепнул Повзло Обнорскому.

- Суржик? Что такое суржик?

- Суржик - язык такой. Очень своеобразный вариант украинского языка. Суржик, Обнорский, нужно было учить, а не арабский.

- А ты понимаешь этот суржик, Холя? - спросил Обнорский.

- Мало-мало...

- Ну так переводи.

- А чего тут переводить? Сказал Василь Андреич, что, мол, мы очень важные журналисты из Ленинграда. Хотим с хозяином пообщаться. Горилкой его угостить.

Сушок смотрел довольно хмуро, чесал щетину на небритом лице. Но когда услышал про горилку, оживился и даже изобразил нечто вроде улыбки... Он что-то скомандовал детям, и те мигом исчезли в другой комнате. Рукой Володя сбросил на пол тощего кота. Кот возмущенно заорал, Володя обложил его матом совершенно по-русски, без всякого суржика. Предложил садиться.

Сели, Обнорский поставил на стол бутылку горилки, а хозяин принес несколько стаканов, миску с солеными огурцами... Василий Андреевич, пока Сушок занимался "сервировкой" стола, потихоньку беседовал с ним за жизнь. Галина и Повзло с двух сторон переводили Обнорскому, что Беспалый спрашивает, где жена, где старший сын Сергей и дочь Мирослава... Жена в больнице, отвечал Володя, ногу зашибла, болит нога, а Сергей с Мирославой скоро придут... А чего журналистам москальским трэба?

Сушок говорил, а сам все косился на бутылку в центре грязного стола. Обнорский не выдержал: