Рассмешить бога

Отпущенные Стасу, и Дежуле пять минут истекли. Раз-два-три- четыре-пять, я иду искать, кто не спрятался – я не виновата. Продираюсь сквозь толпу. Кто-то хватает меня за руку.

Оглядываюсь: какой-то маловменяемый незнакомый парень, то ли опившийся, то ли обкурившийся:

– Идем со мной.

– Иди без меня, – и отрываю его от руки.

Вот коридорчик, вот закуток. Вот Стас в объятиях Дежули, пытается деликатно расцепить ее руки.

– Эй! – кричу я, пытаясь быть громче музыки, – Дежуля, тебя не учили в детстве, что брать чужое не хорошо? Воровством называется.

Дежуля оборачивается. Разнимает руки, освобождая Стаса. Поправляет платье. И ни один мускул на лице не дрогнул. Напротив – обаятельная улыбка

– '. Светка, мужики не стоят ссоры подруг!

– А я и не собираюсь ссориться. Я так…

И все. Отступаю на прежние позиции. Руки – в рукава пальто, сумку на плечо, и – в такси. И в спину голос Стаса:

– Подожди!

Домой едем молча. Смотрю на прохожих за стеклом. И бесконечный дождь, который, мне кажется, идет с того дня, как Стас потерял память.

В квартире тоже молчим.

Молча снимаем верхнюю одежду. Молча садимся пить кофе. Молча курим, пуская дым в потолок

– Обиделась? – наконец подает голос Стас.

– Нет. Я этого ждала.

– Как это?

– Ну, не зря мы так давно общаемся с Дежулей.

– А что же тогда молчишь?

– Думаю.

– О чем?

– О нас. О тебе и обо мне. И обо всех остальных.

– Поделись, – предлагает Стас,

– Скажи, почему ты сегодня пошел с Дежулей?

Стас каменеет лицом. Потом говорит;

– У меня была какая-то глупая мысль: может, в прошлой жизни между нами что-то было, а ты не говоришь? – И как? – фыркаю я.

– Не было. Только она ко мне прилипла, и я вдруг понял, что ничего и никогда между нами не было и быть не могло…

– А мысль-то откуда взялась?

Стас замялся. Но я ждала ответа, и имела право его получить. Поэтому Стас признался:

– Ты только не обижайся, Света, но я чувствую, что ты не была единственной женщиной в моей жизни. Или был кто-то до тебя, или – параллельно с тобой. Но ты ведь не скажешь правды? Зачем тебе наши отношения под удар ставить?

Пришла моя очередь открывать карты. В омут с головой, чтобы не передумать в последнюю секунду, не струсить.

– Стас, – осторожно говорю я, – возьми, пожалуйста, свой паспорт и внимательно его просмотри.

С недоуменным лицом Стас открывает барсетку, вытаскивает документы, раскрывает паспорт, страничку со штампами. Потом перелистывает на страничку «дети» и медленно обалдевает. И смотрит на меня с недоумением и с возмущением:

– И ты молчала?

– А что я, по-твоему, должна была делать? Сразу выливать на тебя весь ушат помоев?

– Но там же дочка!

– Она инвалид, Стас. Детский церебральный паралич. Ты бросил их, потому что не смог с ними жить; Я молчала, пока можно было молчать, но сейчас это становится уже невыносимым.

Стас хватается за голову.

– Я была сегодня там, отвозила алименты. Там не знают о твоей болезни. Теперь решай сам.

Стас закуривает нервно, судорожно втягивает дым, подходит к окну, открывает форточку. Весь как струна, как один оголенный нерв, щелкни, – умрет от боли.

И я оголена. Душу выложили на стол, и она слепнет от боли и кровит. Сейчас Стас примет решение, и оно будет не в мою пользу. Не в мою. Или… или нет?

– Причина развода – ты? – наконец спрашивает Стас.

– Нет. Ребенок. Но все равно ты их опекаешь. Больше ничего о них рассказывать тебе не хочу. Подумаешь еще, что я на себя одеяло тяну. Нет, сам разбирайся. А я пока уезжаю домой, к матери. Не хочу на тебя давить. Поэтому я – там, а ты – тут. Потом встретимся и решим, кто мы друг для друга.

***

Вышла утром с полной сумкой в руках из дома, а у подъезда – «ауди» Дежули. И сама она – свеженькая, улыбчивая, без тени смущения на лице. Как будто ничего не произошло накануне в клубе. И рука не дрогнула, когда глаза подводила. И траура по погибшим отношениям не видно – яркая куртка, стильные джинсы, волосы – россыпью.

– Привет! Подвезти?

– Сама доберусь.

– Да брось, Светка! Садись!

Я принимаю приглашение. Затаскиваю сумку на заднее сиденье.

Машина трогается с места так плавно, словно и не машина, а некая ракета на воздушной подушке.

– Остыла? – небрежно спрашивает Дежуля, одновременно прикуривая сигарету. Но в этой небрежности – некоторое напряжение. Ей тоже не всегда легко живется.

– А я и не взрывалась.

– Ну-ну, – усмехается она.

– Я просто решила больше с тобой не общаться.

Усмешка становится жестче:

– А в машину села.

– Надо объясниться, расставить все точки над «i».

– Ну, расставляй…

– Я тут поразмышляла на досуге и очень удивилась… Ну, вот что нас до сих пор связывало? Социальное положение? Оно оч-чень разное. Общие друзья? Да их нет как будто, так, знакомые. Общие взгляды? Я бы сказала, что они полярные…

– И что же ты надумала?

– Знаешь что, Дежуля, смотри-ка ты лучше мексиканское «мыло», а в мою жизнь больше не лезь. Я возможно любопытный объект для твоих наблюдений, но мне хочется, чтобы вокруг были люди, которые любят меня, а не препарируют под микроскопом.