Rassolniki

– На вопрос сотрудника правоохранительных органов о мотивах… – начал было рапортовать полицейский, но Ведов прервал его, сказав, что можно не «официозничать», что Александр хоть и из Москвы, но свой человек, простой, к тому же родился здесь. Информатор, облегчённо вздохнув, мгновенно поменял стиль разговора, подтвердив, что «этот сука недоделанный так и сказал, что не выдержал».

– А что, Вить, – обратился Ведов к лейтенанту, – этот выродок ещё здесь? Поговорить с ним можно?

– Нельзя, конечно, но тебе, ты ж знаешь, можно, конечно, – запутался вдруг в словах полицейский и, чтобы не усугублять ситуацию, сказал, где можно найти педофила, – он на кухне сидит, со следаком из комитета базарит.

Пройдя по темному коридору, миновав открытые зачем-то двери туалета и ванной, Ведов с Рублёвым оказались на кухне. За типовым складным столом сидели двое. Кто из них следователь, а кто преступник – сразу было не понять. Оба молодые, оба в очках, оба аккуратно причёсанные – видно, что уход за собой для них не последнее дело. Оба атлетически сложены – прямо два красавца. Следователя выдавало лишь то, что он сидел за столом в ботинках. Тот, кого обвиняли в педофилии – парень лет двадцати – первым спросил у вошедших журналистов: «А вам чего?». В его маленьких, но ярко-зелёных глазах, сверкнула растерянность. В этот момент Рублёв почему-то подумал, что его нос и нос педофила очень похожи, будто сделаны из одного теста: аккуратные, прямые, удачно вылепленные природой, что бывает редко. Обычно природа на носах мужчин отрывается. За раздумьями о мужских носах Рублёв не заметил, как начался разговор между Ведовым и следаком.

– Он про «RASSOLNIK’ов» что-нибудь рассказывает?

– Пока не дошли до этого.

– Пару вопросов задам ему?

– Валяй, я пока перекурю.

Ведов так вцепился взглядом в педофила, что тот аж вздрогнул.

Рублёв заметил, что и следователю, наблюдавшему за происходящим через дым продолговатой сигареты, стало не по себе.

– Ты понимаешь, урод, что наделал? – начал Ведов.

Теперь смутился и Рублёв. Он, как журналист, обычно задавал педофилам другие вопросы.

– Ты, пидор, помнишь, что бывает с такими, как ты, в наших колониях? Ты, сука, понимаешь, что тебе теперь придётся выдать и всю вашу шайку? – по мере того, как Александр сыпал угрозами, следователь всё шире улыбался: то ли себя узнавал в манере разговора, то ли радовался тому, что на подозреваемого оказывается дополнительное психологическое давление.

Педофил не ответил ни на один вопрос, он только кивал головой, не отводя при этом глаз от журналиста Ведова. Александр зачем-то начал водить пальцами вокруг своего рта, приговаривая: «Вот пидор ходячий, вот пидор!». Педофил вдруг оживился, перестал кивать и хорошо поставленным голосом проартикулировал: «Я всё понял, не тупой».

– Что ты понял? – вмешался в разговор следователь, докуривший сигарету и бросивший окурок на пол, предварительно потушив его прямо об стол, – ты поймёшь, когда на зону попадёшь, а пока рассказывай.

Слушать рассказ журналисты не стали, Ведов предложил другу уйти отсюда, мол, и так всё ясно. И хотя Рублёву было неясно, спорить с Александром он не стал – за окном уже брезжил рассвет. И с дороги очень хотелось спать.

– Поехали спать? – будто угадав желание друга, предложил Ведов, – тебя куда отвезти? Можно ко мне.

– Да нет, я к себе, с квартирантами договорился, они съехали на время.

У Рублёва в городе была своя квартира, которую успели купить ещё его родители, незадолго до того, как их по очереди съела самая распространенная болезнь промышленной провинции – онкология. Он эту квартиру не продавал, не в память, конечно, о маме с папой, нет! Он оставлял ее на всякий случай – вдруг придётся вернуться.

Друзья вышли из подъезда многоэтажки и через пару минут снова затряслись в машине – поехали к Рублеву.

Дом Александра находился в обычном спальном районе. Таких домов в этом городе – десятки.

Запорожец проезжал освещенные рассветом до боли знакомые места: школу, в которой учился Александр, детскую площадку, футбольное поле, деревья, кусты, в которых, казалось, ещё вчера строили шалаши, заброшенные дома, в которых играли в войнушку, любимый двор, где произошло столько событий его детства. Когда проезжали все это, Саша чувствовал щемящую боль в сердце.

– Да, возвращение на родину всегда вредно для здоровья, – пошутил вслух Рублёв, увидев, наконец, подъезд своего дома. Как ни странно, это были первые слова, произнесенные им за весь путь от дома педофила. Ведов тоже всю дорогу молчал, хотя ему было о чем поговорить с другом. Но он понимал – не сейчас.

«Запорожец» подкатил практически к самому подъезду, так что можно было выйти из машины, не наступая на асфальт, Рублёв так и сделал – шагнул сразу на бетон крыльца. Ведов тоже вышел, достав багажную сумку Александра.

– Не приглашаю, извини, – Александр взял из правой руки друга сумку и тут же пожал её крепко, с благодарностью, – сам не знаю, как там всё выглядит, да и устал.

– Да о чём ты говоришь, Сань? Я всё понимаю! Давай, до завтра! – и Ведов с улыбкой вернулся в «запорожец».