Rassolniki

– Что ты мне рассказываешь тут? Совсем уже охерел, Петрович!? Дороги они, бля, строят! Вы для себя их, суки, строите, ваши же билазы ебаные их разъебенивают. А садики? Содержите? Ну так и что?! Ваши же садики, дети там ваших же рабочих… Да вы вообще за то, что экологию нашу срёте, должны нам такие бабки отстёгивать! Здесь, блядь, как в Рио-де-Жанейро должно быть! – Иван Иваныч, хоть и не менял цвет лица, но по экспрессии не уступал сопернику, – а я, блядь, должен к тебе на поклоны ещё ходить!? Да к начальству, твоим пидорасам-акционерам, в Москву ездить?! И ты мне будешь ещё угрожать? Мэры погорели! Да я, блядь, здесь живу с рождения, а ты кто такой? Ты откуда вообще приехал? И будешь меня тут дорогами вашими сраными попрекать?!

– Лизочка, принесите-ка нам коньяка французского и ни с кем меня не соединяйте, – ласково, как и положено начальнику молодой секретарши, скомандовал Сергей Петрович в микрофон переговорного устройства. И так же мягко попытался продолжить разговор со Швецовым, – ты что разошёлся, Иваныч, опять? С тобой не соскучишься. Я же тебе сказал – будем проталкивать вопрос этот, может быть, налогов в твою казну сколько-то заплатим, но в следующем году. Мы с тобой это уже обсуждали и не раз.

– Мне гарантии нужны, ты что мне зубы заговариваешь? Гарантии где? Что я должен говорить людям?

– Не мне тебя учить, что людям говорить! Как обычно – родное предприятие поддержит родной город. Как поддерживало всегда! Ты, ей Богу, как в первый раз! – и снова пригнулся к микрофону, – Лизонька, мы ждём, где коньяк?

– Бля, не умничай, Петрович. Сказать-то я скажу, а потом что? Родное предприятие дымит, а городу от этого что?

– Что? Что? Заладил! Ты что, дёргаешься, Иваныч? Всех поддержим! И тебя родное предприятие поддержит, если себя хорошо вести будешь. Сколько там до выборов? А? Ты же понимаешь, я махну рукой и все голоса твои. А сколько голосов у нас работает, ты и сам знаешь. Плюс наши ветераны, жёны, ну не мне тебе объяснять, как ты до этого побеждал. Лиза, ебаный в рот, где коньяк? – опять завелся Петрович, он понимал, что только коньяк может многое решить в этом надоевшем диалоге, а коньяка все не было.

И Швецов все больше распалялся.

– Нужны мне твои 15 процентов сраных, что-то ты много на себя берёшь! Политиканам из Москвы рассказывай, как ты победу их партии обеспечиваешь, а не мне. У меня вон бюджетников в два раза больше, да ещё другие заводы есть. Обойдемся без твоих спецовок, не пугай! Да и что-то в прошлый раз не наблюдалась активность-то твоя! Даже автобусы не выделил. Так что иди ты на хуй со своими голосами. Гарантии мне давай. Чтобы я людям пообещал.

– Голоса тебе нужны. Какие на хуй гарантии? Патриота-то не строй.

Хочешь и рыбку съесть, и на хуй сесть, как всегда. На хромой козе объехать, – светофор зажегся красным, – типа ты такой молодец, договорился со мной, позаботился о городе, а я, говнюк, сижу здесь и деньги зажимаю. А ты, бля, пришёл и развёл меня как девочку. Так, что ли? Так вот – хуй тебе, Иваныч. Пока выборы не пройдут, я, сука, специально ничего выбивать для тебя не буду! Никаких налогов. Соси!

– Вот ты позер, вот ты, блядь, комсомолец херов. Ну, спасибо, ладно, поработаем ещё.

– Ой, а ты можно подумать, диссидент! Иваныч, ты чего хочешь? Ты чего сюда сраться пришёл? Давай лучше коньячка, а? Твой любимый! – секретарша, наконец-то, внесла заветный напиток – длинная бутылка стояла на подносе, горлышко на уровне грудей третьего размера, как раз между ними, посередине. Этот натюрморт вызывал у шефа соответствующее ассоциации, – ай, моя хорошая, спасибо, дорогая, поставь на стол. За долгое время лицо Сергея Петровича обрело нормальный цвет:

– Что ты ссышь-то, а? Ну? Иваныч? Ну напечатаем мы в своих газетах, что тебя поддерживаем, ну скажу я по телеку, что вопрос о деньгах решается на высшем уровне, ну выделим автобусы, что ты ссышь-то, зачем тебе лишний пиар из-за этих денег сраных налоговых?

Швецов ничего не отвечал, только кряхтел, косился на бутылку.

– И так пролезешь в своё кресло, все равно больше не кому. Ты же у нас, блядь, как памятник, Иваныч, в смысле – хуй сдвинешь! – и директор завода, заливаясь хохотом, разлил коньяк по рюмкам.

– Ну будет тебе, будет, мне вот не до смеха последнее время, – Швецов нехотя, лениво, будто делает одолжение, поднял рюмку и чокнулся с Петровичем. И только, когда влил в себя французский алкоголь, подумал: «А, может быть, правда, зря я так боюсь? Все равно кроме меня некому!».

Коньяк в этот раз шёл как никогда легко.

XXIV