Расстановка

В дверь позвонили. Рэд моментально положил палец на кнопку самоуничтожения своего компьютера, склонил голову к воротнику с ядовитой ампулой. Но и в этот раз тревога оказалась ложной — в гости к брату пришел Николай Чершевский. Дружески кивнув писателю, Рэд продолжил:

— Допустим, группа людей из принципа не желает пользоваться аквалангом. Когда в комнате сухо, свежий воздух, то у этой группы нет никаких проблем. Представим теперь, что в комнату начала поступать вода — ее все больше, больше… Вот она уже подступает к горлу… Наконец, заполняет всю комнату, и никуда от воды не скрыться. Что сделают ненавистники акваланга? Часть из них стоически погибнет, не желая менять своих принципов. Другая часть вынуждена будет надеть акваланг, вопреки желанию — иного способа выжить у них нет…

— Хм… Да, я помню как эта вода подступала к горлу… — вздохнул Алексей — Помню эти громкие судебные процессы. Те анархисты, что вели пропаганду в компьютерной сети, были вычислены по уникальным электронным адресам, и арестованы РСБ в одну ночь… Другие, более осторожные, после введения цензуры в сети, лишены были возможности делиться с народом своими мыслями. Те, кто надеялся изменить общество культурным воздействием: протестной музыкой, картинами, стихами — лишились возможности публиковаться. Другие, из автономных тайных кружков, столкнулись с проблемой: когда их кружок рос, то в нем все были знакомы друг с другом, решали вопросы на общих собраниях — и на каждые 20 участников обязательно попадался один засланный провокатор. Он знал всех в лицо, и предавал. Я видел телерепортажи из зала суда.

— Верно, так и было. Проблема эта не решаема без разделения труда, при котором каждый активист знает лишь свою задачу, не зная других членов организации. Но при такой секретности нельзя проводить общие собрания, где каждый видит всех в лицо. При мягкой судебной системе — не смертельно, если в группе окажется провокатор А при жесткой — смертельно. Потому эти страницы истории и залиты кровью: медвежутинцы истребили все кружки, руководимые общими собраниями. Естественный отбор. Хочешь не хочешь, а пришлось принять разделение труда. А значит, понадобился координатор, чтобы управлять изолированными звеньями тайной сети, этими тройками и пятерками. Наш Союз Повстанцев, как вы помните, ставит конечной целью уничтожение власти человека над человеком, избавление от всякого подавления людей. Государство существовало не всегда, он возникло в древности, а значит когда-то и отомрет. Мы это признаем. Долгосрочная цель у нас совпадает с анархической. Не совпадали методы — у нас централизация. Однако естественный отбор, государственные репрессии — истребили все кружки, не принявшие централизма, ведь объективно это единственный метод выживания в условиях тирании. Сохранились только те кружки, у которых с нами совпадают и цели, и способ организации. Естественно, что они присоединились к нам, не изменив своей идее анархизма. У нас Союз, а не партия. Мы приветствуем разницу в подходах, до определенной меры, пока она не мешает дружной работе.

Рэд и Николай Чершевский одновременно потянулись к кофейнику. Их руки встретились. Алексей, глядя на это, улыбнулся. Николай же спросил заговорщика, скептически усмехнувшись:

— А неужели вы думаете, будто такие акции как вот эта… с депутатом Остолоповым… способны обеспечить вам победу? На место одного убитого негодяя приходит другой, а система не меняется?

— Мы не столь глупы, чтобы на это надеяться. Наши акции призваны не изменить систему, а набрать авторитет в народе, создать сочувствующую среду. Знаете что… — задумчиво произнес Рэд — Расскажу вам притчу. Когда пьяный жестокий отец в сотый раз заносит ремень над беззащитным ребенком, а в окно вдруг влетает супермен, и расшибает подлецу рыло — то ребенок бесконечно благодарен своему спасителю. Он уважает и любит не отца-дебошира, а своего защитника. Излишне и уточнять, что в роли мучителя сегодня выступает Медвежутин и его шайка, а в роли ребенка — закрепощенная интеллигенция, молодежь, лишенная права расти и спорить, угнетенные рабочие, ограбленные пенсионеры, возмущенные атеисты, и вообще миллионные массы. Вот смотрите: депутат Остолопов, проектом закона о сословиях, занес свою когтистую лапу над миллионами рабсийских женщин, которых он хотел закутать в традиционные долгополые одежды. Депутат Гоноврухин, законом о молодежи, ударил миллионы подростков — живых, думающих людей. Он занес дубину над их сокровеннейшими убеждениями, чувствами, пристрастиями художественными, музыкальными, литературными, философскими. Упомянутые Остолопов и Гоноврухин — мучители миллионов. Естественно, когда эти миллионы узнают о жестокой расправе над каждым из нелюдей, то единственная реакция миллионов пострадавших — пронзительная радость, безграничное восхищение, благодарность избавителям.

— Или, выражаясь языком рабсийского радио, "всеобщее гневное осуждение кровавых ужасистов". — ехидно бросил Николай

Собеседники рассмеялись: официозные передачи рабсийская интеллигенция воспринимала с точностью до наоборот.