Расстановка

— Ну, обо мне куда больше говорят мои книги, чем я сам… Тем более, времени у вас немного. Да и положение, в котором я оказался, вам наверное известно… Вел расследование, на меня надавили, вынудили переехать сюда из столицы. Книги публиковать сложно, я в опале. Решил вот помогать «Союзу Повстанцев». Может быть, вам покажется странным, но вы меня интересуете столь же остро. Не так уж часто приходится общаться с людьми подполья. Все больше мельком, а часто и вовсе безлично, через тайную переписку. Я бы предпочел говорить о вас, а не о себе.

— Что ж, взаимный интерес — лучшая почва для диалога. Хотя я понимаю несоизмеримость масштабов. — улыбнулся Рэд — Вы признанный талант, с мировым именем… А я — лишь безвестный оперативник.

— Это-то и интересно! Вы типичны, по вашим словам я могу понять общий настрой кадровых подпольщиков. Понять, за что вы боретесь, как вы себе мыслите эту борьбу, как относитесь к разным сторонам жизни. Может быть, у меня было до сих пор неверное представление о вас? Беседа обещает быть увлекательной…

— Но я ведь тоже сгораю от любопытства… Каковы ваши планы, что вы сейчас пишете?

— А что интеллигент обязан писать в такое время, как наше? — Николай разгладил седеющую бороду. — Конечно, обличать власти и подымать людей на борьбу с царящим злом.

— Но такую книгу нигде не опубликуют. Даже и ваши детективы теперь не берут издательства…

— Я надеюсь, что повстанцы отпечатают ее тираж в тайных типографиях. Естественно, я спрячусь за псевдонимом. А с детективным жанром покончено. Теперь взялся писать сложный роман, где сочетаются антиутопия, научная фантастика, социальный боевик и детектив. Конечно, в нем сыщики и власти представлены в подлинном виде. Как преступные мерзавцы. А подпольщиков я хочу показать людьми смелыми и благородными. Для этого мне нужно узнать вас получше. Так что ваш визит как нельзя кстати.

— Фантастика — новый для вас жанр. В нем вы раньше не писали. — заметил Рэд, наклонив голову чуть вбок.

— Честно говоря, это жанр навязан условиями. — тяжко вздохнул Николай — Я и читателю хочу это показать, допуская иной раз сознательную неряшливость. Но это все-таки ничего — как говаривал мой тезка и почти однофамилец[5]. Читай, добрейшая публика! Истина — хорошая вещь: она вознаграждает недостатки писателя, который служит ей. Наш мир я хочу закамуфлировать под инопланетный, но очень неискусно. Так, чтобы уши реальности торчали наружу из-под фантастической маски.

— О! Недавно я стоял, смотрел на звезды, — живо откликнулся Рэд — и мне пришла в голову мысль: у вселенной ведь бесконечны запасы пространства и времени… Поэтому в ней вероятно любое событие.

— Так, и что же?

— Ну, выходит, вдали от нашей Мезли может возникнуть мир почти такой же. Скажем, не Мезля, а планета Земля.

— Оригинальная мысль! Я обязательно воспользуюсь ей в будущей книге! — увлеченно вскричал Чершевский — Тем более, что в ряде местных говоров Рабсии такая оговорка встречается… Скажем, помещение под почвой называют в деревнях «землянка», потому что слово «мезлянка» означает жительницу нашей планеты… Спасибо за свежую идею! Но сейчас мне бы хотелось поговорить не о фантастике, не о других планетах, а просто о жизни.

— Что ж, такая беседа будет плодотворной. — ответил Рэд, и взглянул на часы — Для нее время найдется.

— Если уж мы решили обсуждать противоречия нашей жизни — дружелюбно произнес Чершевский — то надо бы сразу определиться: какое из них важнее всего? Я понимаю, что не расовое, не национальное — мы же не фашисты. Ясно, что математика не бывает рабсийской, честность армариканской, а добро азирийским. Мораль и научная истина универсальна для всех стран и народов. Но в чем же тогда основное различие между людьми? Как вы думаете?

— До сих пор считалось, в экономике — по тону Рэда чувствовалось, что сам он не разделяет этого взгляда, но хочет лучше понять собеседника — Между работником и работодателем, богатыми и бедными. Вы, наверное, так считаете?

— Не думаю… — отозвался Чершевский. — Вы посвятили борьбе многие годы, и сами видели: по обе стороны баррикады есть и богатые и бедные, люди разного происхождения и достатка, разных классов.

— Тогда, быть может, это линия фронта между властью и повстанцами? — более убежденно произнес Рэд.

— Для политика — да. Если бы я, как вы, воевал с правительством, то мне бы тоже так показалось — мудро усмехнулся Чершевский — Но я многие годы был над схваткой, хотя горячо вам сочувствовал. Большое видится на расстоянии. Для философа различие между властью и повстанцами тоже не основное. Хотя оно, конечно, вполне реально. Настолько реально, что обе стороны проливают кровь. Но сколько рабсиян в этой войне участвует?

Николай хитро улыбнулся, и Рэд наконец понял, к чему он клонит.