Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

– У меня две страсти с юных лет и по сей день: к путешествиям и к писательскому труду. Мой главный учитель в Московском университете профессор Николай Андреевич Гвоздецкий, скончавшийся десять лет назад, говорил, что наука география требует умения излагать свои мысли и красоты слога.

– Страсть к путешествиям – свойство врожденное или благоприобретенное?

– Это плод нашего географического образования: нас непрерывно вывозили в поле: за студенческие годы я объехал всю страну, за исключением Крайнего Севера.

– Насколько я понял, читая Ваши сочинения, по узкой специальности вы – физико-географ…

– Да, я географ широкого профиля…

– А как подались в «снежные люди»? Неужели зов «белого безмолвия» так завораживает людей?..

– Завораживает, еще как завораживает, но моя карьера «снежного человека» могла и не состояться…

– Почему?

– У меня была язвенная болезнь желудка и на практике после третьего курса случилось прободение. Произошло это на Дальнем Востоке в городе Ворошилове, ныне Уссурийске – если бы это случилось в поле, в партии, вдали от цивилизации, меня бы не спасли. А тут сразу отвезли в больницу и сделали операцию – зашили дырку. На следующий год меня со стенозом (непроходимостью) поместили в 1‑ю Градскую больницу, и сам академик Бакулев, подписывавший медицинское заключение о смерти Сталина, лично меня прооперировал.

Из-за всех этих больничных катавасий я не слушал лекции по мерзлотоведению. Мне хотели поставить «тройку», но студенты меня отбили, и мне вывели «четверку».

– Так сделал свои первые шаги на пути изучения снега и льда нынешний ведущий гляциолог нашей страны, избранный действительным членом многих зарубежных академий, будущий главный редактор Атласа снега и льда мира…

Лед и пламя

– Тут нужно обязательно сказать о профессоре Рихтере Гаврииле Дмитриевиче, занимавшимся снежным покровом. Я встретился с ним в стенах Института географии, куда меня распределили после МГУ в августе 1954 года и где я вас сегодня принимаю в директорском кабинете…

– Извините меня, ради Бога, но уж больно Вы несолидный директор: все время на ходу, на бегу, тридцати– и сорокалетние сотрудники и сотрудницы не могут за вами угнаться… Просто, еще раз прошу прощения, – Фигаро здесь, то есть в Москве, Фигаро там: в Киото, Рио-де-Жанейро, Париже, Нью-Йорке, далее везде… Неужели не чувствуете своего возраста: семьдесят все-таки, не пятьдесят…

– По счастью, я возраста как такового не ощущаю. Может, я таким уродился. Может, с семьей повезло. Жена, Валентина Алексеевна – врач-невропатолог, мы сорок лет вместе – познакомились на ее пути к Эльбрусу, она работала с горнолыжниками, а я вел свои наблюдения – однажды она вылечила от радикулита даже обезьяну, солистку американского ледового ревю… У нас с Валентиной Алексеевной сын Андрей, ему 38 лет, он окончил ЛГУ, океанолог по специальности, нашему внуку Диме 11 лет.

– Владимир Михайлович, слушая Вас, вашу пулеметную речь, я понял секрет Вашей стремительности. Сказать?

– Очень интересно.

– Вы, как ныне говорят в рекламных роликах, лед и пламень в одном флаконе, нет, не флаконе – фиале. Только лед глетчеров, лед Антарктиды может так долго сохранять пламень познания, пламень такой неистребимой любви к науке, к жизни, а это для вас синонимы – наука и жизнь, не правда ли? Вы ведь столько раз бывали на ледниках Памира, Северного Урала, Кавказа, в Арктике, в Антарктиде – не сосчитать.