Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

– Не повернули. Я ведь испугался сначала поступать в театральный институт, хотя занимался этим с детства. У меня до сих пор хранится вэфовский приемничек «Турист», которым меня наградили еще в школе в художественной самодеятельности за чтение тургеневского стихотворения «Как хороши, как свежи были розы». Мечтал всю жизнь о театре, всю жизнь этим занимался…

– И все-таки струхнул.

– Да. Хотя не был чистым провинциалом. Папа у меня военный, поэтому я вместе с ним по всей стране шатался. Последнее место – закрытый город под Свердловском. Думаю: ну, приедут много таких мальчиков и девочек из провинции… И поехали мы с одноклассниками поступать в летное училище. Поступил, прошел всю теорию в Казахстане, в Актюбинске. Начал летать, налетал одиннадцать часов. При этом организовал художественную самодеятельность, читал, пел, руководил хором, не имея музыкального образования. И мне попался инструктор, молодой лейтенант, он сказал: «Вот как ты любишь свою сцену, так надо любить самолет». Он и помог мне уйти из военного училища.

– По тем временам это сильно.

– Еще бы, 59‑й год. Я попробовал поступить во ВГИК. Не приняли. Летчиком стал бы – одна была бы судьба. Во ВГИК поступил – другая.

На третий раз приехал в Ленинград и поступил в наш театральный институт. Не знал ничего и никого в Ленинграде. Кроме картин «Ленфильма», которые были тогда, мне кажется, лучшими в стране, а может быть, и в мире. И не знал, конечно, что попаду к Борису Зону, великому педагогу, который принял систему Станиславского из рук самого Станиславского.

Мы были у Зона, увы, последним курсом. Но курс был, надо сказать, громким: Додин, Тенякова, Костецкий, Антонова…

Аура Сокурова

– Хорошо. Была у тебя школа Зона, была литература. Но театрального опыта и опыта работы в кино все же не было. И вот прямо с эстрады ты попал к такому невероятному режиссеру, как Александр Сокуров, и на такие невероятные роли: Чехов, Гитлер, Ленин. Как это случилось?

– Ну, во-первых, мне было уже пятьдесят лет. Все же какой-то опыт жизни и работы на сцене. Во-вторых, я никогда не чувствовал себя неудачником и никогда не относился к своей работе, допустим, в Ленконцерте, как к халтуре.

Встреча с Сокуровым… Еще один из тех случаев, о которых мы говорили вначале.

Второй его режиссер Вера Новикова оказалась моей знакомой. Она была актрисой, я как-то ей подыгрывал на показе.

Мы не виделись много лет, встретились случайно, я пригласил ее на свой юбилей. Это был апрель. А в августе она мне звонит: «Я работаю у Сокурова, он ищет актера на роль Чехова. Мне кажется, ты подойдешь. Приходи».

И я пришел на Ленфильм, на эту фабрику грез (грезы, правда, к тому времени улетели, осталась одна фабрика, да и та с ржавыми колесами). Это, помню, было 8 августа 1991 года.

Говорили мы с Сокуровым часа два-три – о театре, кино, жизни, но уже через пять минут я понял, что он меня берет. Внутри было тихое умиротворение. Попал я тогда в его ауру, и до сих пор мне из нее не выйти. Я не мистик по своей натуре, но ту культуру, которую несли Зон, Куракина, Кох, мои институтские педагоги, я увидел в нем. Он меня на десять лет моложе, но у меня ощущение, что наоборот, – я его на десять лет моложе.

К тому времени я знал полтора его фильма. «Одинокий голос человека» мне нравился и еще документальный фильм «Жертва вечерняя». Ну, кино и кино, это дело не мое, мое дело литературная эстрада.

И тут я попал… Ну, ты знаешь по Ленконцерту (мы работали с Леонидом в Ленконцерте недолгое время – Н. К.), что зачастую мы никому не нужны. Пришел на площадку, подписал документы, публики нет…

– «Опять Репин», – говорили мы в таких случаях.

– Да, опять Репин, имея в виду его картину «Не ждали». А тут – все вокруг тебя крутится. Сокуров не очень любит систему Станиславского, даже настроен по отношению к ней, скорее, скептически, но все равно работает по Станиславскому. Потому что у него на первом месте этика. Этого почти никто не замечает.

Сценарий к фильму написал Юрий Арабов. Он назывался «Интермеццо». Сокуров не показывал мне сценарий месяца три: худейте, читайте. А потом, когда я прочитал, понял: для актера – потрясающая задача сыграть ожившего человека, как будто вернувшегося с того света. Это было счастье.

Сокуров не любил репетировать. Иногда я его просто уговаривал: «Александр Николаевич, у меня там сплошные монологи, особенно в «Молохе», на немецком языке». Тогда он соглашался.