Читаем Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками полностью

– У меня в детстве, в юности было некое ощущение предназначенности, но я не знал, что я должен сделать, совершить. Я ощущал, что Бог мне довольно много дал. Я довольно способный человек, мне всегда легко давалась учеба, с детства я ощущал зависть приятелей. Золотая медаль в школе, красный диплом института почти не требовали от меня труда. Очень верил в мою предназначенность отец, боевой летчик, генерал авиации. Помню, как в мой последний школьный год мы гуляли с ним по берегу Амурского залива (мы жили тогда во Владивостоке) и он за меня выбирал мои будущие занятия. Там фигурировали и наука, и журналистика. Физика была очень модна, я читал книги об Эйнштейне, Ферми, знаменитый учебник Лифшица-Ландау и мечтал о поприще физика-теоретика… Одним из многих моих увлечений в юности было радиолюбительство. Сначала я поступил во Владивостоке на электротехнический, затем быстро перевелся в МАИ на радиотехнический, а когда отца перевели служить в Ленинград, я перешел в Политехник, на факультет радиоэлектроники.

И вот тут-то, на четвертом курсе, меня и настигла невесть откуда свалившаяся страсть к литературе. Я даже помню, когда написал первое в жизни стихотворение. Это было 26 ноября 1962 года в читальном зале Политехнического института, и сразу за ним второе.

– Помните его?

– Помню, что это были ужасно слабые, беспомощные вирши – и первое, и второе. Но я ничего с собой не мог поделать, писал как оглашенный – по три-четыре стихотворения в день. На следующий год отвез в Москву, в издательство «Молодая гвардия» папку со стихами, редакторша прочитала их и с выражением глубокой скорби на лице сказала: «Молодой человек, вы взялись абсолютно не за свое дело». Я вышел из издательства злой, как черт, хлопнул папкой по водосточной трубе, отчего из нее с грохотом вывалилась глыба льда и под этот шум выразился совершенно непечатно: «Ну ладно, я вам, б…, покажу!»

Читал все подряд – русскую классику, поэтов оттепели, начал собирать библиотеку. Насыщение текстами, очевидно, инициировало желание писать самому.

В общем, осознал, что это мое. А дальше – труд упорный, скорее даже это не было трудом, скорее наслаждением, сладким рабством… До сих пор не знаю ничего упоительнее. Этот примерно десятилетний период, когда я поначалу писал стихи, а потом все больше прозу, считаю самым счастливым для себя.

– Проза когда пошла?

– В 67‑68‑м годах. Я, младший научный сотрудник на факультете радиоэлектроники на ставке 105 рублей, однажды пришел в партбюро и вызвался выпускать факультетскую стенгазету с литературным приложением. В то время я уже выбыл по возрасту из комсомола, в партию не вступил, но такие дела, как выпуск газеты, нужно было решать только через партбюро. Там спросили: «С какой стати?», но, подумав, сказали: «Почему бы и нет?» И мы вдвоем с Михал Михалычем Бутусовым, сыном знаменитого футболиста, ассистентом кафедры электроники, потом доцентом, ныне профессором, работающим где-то в Австрии, начали выпускать газету и приложение. Бутусов рисовал, я писал – и полемические статьи, и юмористические рассказы, и лирические стихи, и пародии, резвился, как хотел. Там впервые появился мнс Петр Николаевич Верлухин, в каждый номер я писал по два-три рассказа с его участием, которые потом и составили «Записки младшего научного сотрудника». И я увидел, что у каждой бумажной «простыни» стояла толпа читателей, и какие-то девушки переписывали рассказы в тетрадки.

Когда я ушел из Политеха, повести «Сено-солома», «Эффект Брумма», рассказы с моим героем, напечатанные в «Авроре», который я считаю своим родным журналом, принесли мне первый читательский успех: одобрительные письма, скандальчики, в официальных инстанциях поругивали. Это были легенькие такие рассказы для развлечения, с юмором, как правило, короткие. Где-то в 71‑м году решил себя испытать: могу ли я написать что-нибудь длиннее двух страниц? И сел за стол сочинять большой рассказ, страниц на десять. Оказалось, что это повесть «Лестница». Я писал ее год. Это была моя первая крупная (по объему) проза, я писал ее чисто интуитивным методом, никакой сюжет не разрабатывал, не зная, что с моим героем случится в следующей главе, как будут развиваться события.

– Многие читатели считают «Лестницу» вашей лучшей вещью. В литературных кругах Ленинграда и Москвы ее хорошо знали, хотя не печатали, кажется, лет десять? И какие-то зарубежные радиоголоса ее вроде бы упоминали?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука