Расстояние между мной и черешневым деревом

Филиппо обещает, что когда-нибудь мы спустимся в магазин и он покажет мне, как работает печатный станок. Мама Филиппо рассказывает, что они купили этот магазин вместе с квартирой, но дохода он совсем не приносит. Никто уже не заказывает футболки в магазине, все покупают по Интернету.

– Когда я вырасту, то сделаю тебе сайт, чтобы у тебя заказывали футболки онлайн, – говорит Филиппо. Мама нежно гладит его по щеке. Мы сидим втроем на заднем сиденье папиной машины, Филиппо устроился посередине и прижимает нас к окошкам.

– Нет, лучше я куплю тебе парфюмерный магазин, – говорит он. – Ты же о нем мечтала.

– Это правда? – спрашивает моя мама, поворачиваясь к нам. – Я обратила внимание на твои духи, Кристина.

И точно. От мамы Филиппо пахнет орехами и карамелью. Чудесный запах.

– Эти я сделала сама. Если хочешь, дома покажу.

Квартира Филиппо на втором этаже. Филиппо с мамой живут вдвоем, у них даже кота нет.

– Правда, мама иногда разговаривает с цветами, – шепчет Филиппо мне в ухо, – особенно с теми, что на балконе растут.

– Они мне как дети, – смеется она, услышав наш разговор.

По-моему, мама Филиппо очень милая и немножко сумасшедшая. Кажется, моя мама тоже так думает; она уже давно столько не веселилась и не смеялась. Она помогает накрыть на стол. Папа звонит в пиццерию, а Филиппо ведет меня в свою комнату. Она очень маленькая и вся забита трансформерами. Они повсюду. Я тут же наступаю на одного из них и ищу место, куда бы его приткнуть. Трансформерами забиты все шкафчики, все вокруг.

– Ух ты, как здорово!

– Папа их часто дарит. А мне они надоели, – грустно говорит Филиппо.

– Так нельзя говорить о подарках, – замечаю я.

Филиппо стаскивает кроссовки и падает на кровать, а потом включает маленький телевизор.

– Ну, ты ведь тоже говорила, как тебе надоело то, что тебе дарят на Рождество одни свитера.

– Все-то ты помнишь.

– Вообще-то, нет. В последнее время я не хочу ничего помнить. Залезай.

Я тоже снимаю туфли и сажусь на кровать. Из телевизора играет знакомая музыка – песня про подводную лодку, которую играл мне Филиппо.

– Споем? – кричит он и прыгает на кровати.

Я представляю, что мы пришли в караоке, только слов мне с экрана не видно, однако я все же пою то, что уже знаю наизусть, и тоже прыгаю на кровати.

«Ви ол лив инэеллоу субмарин», – поем мы дуэтом, прижимая ко рту микрофоны-кроссовки. С меня слетают очки, и, когда песня заканчивается, мы спрыгиваем на пол с края кровати и долго сидим на ковре, переводя дыхание.

Филиппо поворачивается ко мне; без очков его лицо кажется таким далеким, хотя оно совсем близко. Его почти полностью закрывает серое пятно, и мне приходит в голову мысль, что он тоже может увидеть его в моих глазах.

– Какого цвета мои глаза? – спрашиваю я.

– Карие, а что?

– А внутри какие? Ты там что-нибудь видишь?

Филиппо молчит. Видимо, разглядывает.

– Не знаю, вроде нет. Разве что…

Ну вот, я так и знала. Он заметил серые пятна.

– Разве что зелено-желтые крапинки. Как будто грибы в осеннем лесу.

Не то чтобы мне понравилось такое открытие, но лес я люблю. Все же лучше грибы, чем серый туман.

– А что, по-твоему, я там должен увидеть?

Я опускаю глаза и пристально разглядываю свои носки.

– Ничего. Просто иногда мне кажется, что все могут увидеть мой туман.

– Какой еще туман?

Филиппо заинтересовался и сел по-турецки, скрестив ноги и уставившись на меня во все глаза.

– Не будем об этом.

Я толкаю его на ковер, Филиппо хохочет, но тут же возвращается в прежнее положение.

– Ладно. Расскажу, если не будешь смеяться.

– Договорились.

– У меня в глазах живут такие серые пятна, вроде тумана, и каждый день они становятся все больше и больше.

– И много их у тебя?

– Нет, одно в одном глазу и другое – в другом.

– И что, ты все время их видишь?

– Сначала их вообще не было, но теперь они разрослись, и я их вижу каждый день. Из-за них ничего не видно, а когда я устаю, они чернеют.

– Понятно. А убрать их нельзя?

– Нет.

– А туман?

– Он появляется вместе с пятнами. Из-за него даже вокруг пятен все становится расплывчатым, размытым.

– И тебе не страшно?

Я молчу. Тогда Филиппо встает и вдруг спрашивает, не училась ли я музыке.

– Вообще-то, нет, а что?

– Ты хорошо поешь.

– Да ладно тебе.

– Правда-правда. Ты ни разу не сфальшивила. Иди сюда.

Филиппо что-то достает из шкафчика. Настоящую гитару! Он снимает чехол и садится на кровать, перебирая пальцами струны.

– Ты и на гитаре играешь?

Филиппо не отвечает.

– Вот, это нота до. Повтори.

– Нота до.

– Да нет же, пропой ее. Вот так: до-о-о-о. – Он проводит пальцами по струнам и поет. Я повторяю, хотя мне немного страшно.

– Вот видишь! Молодчина! А это ре. Давай! Рэ-э-э-э.

Я повторяю.

– У тебя здорово получается. Везет же!

Я расплываюсь в улыбке. Очень приятно услышать похвалу за то, что ты можешь делать что-то такое, для чего не нужны глаза. И даже без очков.

Папа заглядывает в комнату и зовет нас есть пиццу, которую уже привезли. Филиппо бежит в коридор, и я стараюсь не отставать. Мы толкаемся, стремясь обогнать друг друга и прорваться на кухню раньше. Мама поправляет мне косички.