Расстояние

Два года. Два года и лишь одна причина, по которой он может быть здесь. Хочет забрать меня в другую мою жизнь, о которой я надеялась никогда больше не вспоминать. Он пришел за мной.

Удар – я преодолеваю шок и проглатываю комок в горле, затем поворачиваюсь к спутнику, улыбаюсь и произношу подходящую случаю фразу. Боковым зрением я не упускаю его из виду: мне необходимо за ним следить, будто он непредсказуемое, потенциально опасное дикое животное. Как хочется повернуться и не спускать с него глаз. Однако здесь и сейчас я Шарлотта Элтон – воспитанная, состоятельная, идеальная Шарлотта Элтон, – которая не может знать человека, которого только что видела.

Я должна действовать по ситуации, встать так, чтобы иметь возможность видеть толпу через плечо банкира. Когда мне это удается, его уже нет.

Я внимательно изучаю зал.

Сегодня, безусловно, аншлаг, и бар – самый большой в Королевском оперном театре, похожий на гигантскую оранжерею в викторианском стиле под высокой изогнутой крышей, – забит до предела, северный и южный балконы полны людьми, толпящимися вокруг центральной круглой стойки. Среди них много мужчин в темных костюмах, но его там нет. Сверкающая зеркальная стена зрительно вдвое увеличивает пространство, делает металлические конструкции арочных окон огромными, а собравшихся людей превращает в толпу. Он, как и его отражение, растворился в этой массе. В верхней части зеркальной стены похожий на ящик балкон кажется подвешенным в воздухе над головами, а опирающиеся на его край люди выглядят экспонатами. Перебираю взглядом их лица. Его среди них нет.

И все же он где-то здесь, и он нашел меня.

Последний звонок. Банкир берет пустой бокал у меня из рук:

– Да, позвольте мне, – и поворачивается, отвлекаясь от оживленного разговора нашей небольшой компании.

В это время главный адвокат города касается моей руки:

– Шарлотта, я бы хотел сказать вам пару слов. Прошу вас.

Я иду рядом с адвокатом по направлению к залу, улыбаюсь и ощущаю, что кровь ударяет мне в голову, глаза заволакивает пелена.

Пытаясь разглядеть его лицо в толпе, я не замечаю, что он уже рядом. Он не смотрит на меня, но я чувствую прикосновение его руки. Затем он исчезает, смешавшись с окружающими меня людьми.

Мы с адвокатом поднимаемся к верхним ярусам. Маленький предмет в моей ладони теплый и липкий от пота. Занимая свое место, я незаметно прячу его в клатч.

Это крошечное украшение для новогодней елки, игрушка, переливающаяся пурпурно-красным цветом.

В зале гаснет свет. Начинается последнее действие. В произведении Вагнера присутствуют и торжество личности, и нарушение обещаний, и предательство, и убийство, и гибель в самом конце.

Игрушка – это условный знак, важное послание, хотя код я почти забыла. Саймон Йоханссон просит о встрече. Но не с воспитанной, сдержанной Шарлоттой Элтон. Йоханссон хочет увидеться с Карлой.

Ты уже два года не работала с клиентом. Ты вне игры. Отправь Крейги. Он справится. За это ты ему и платишь.

Пустая болтовня. Я ухожу.

Раннее утро следующего дня. Холод, как песок, режет глаза. На главной улице этой части Восточного Лондона много стеклянных фасадов административных зданий и современных новостроек. Моя квартира находится в одном из таких домов. Кажется, рукой подать до башни Кэнэри-Уорф. Из-за блеска огней она выглядит почти сказочной, но далекой и призрачной, будто из другого мира: словно перевернутая фура, возвышается над мусором в сточных канавах.

Склад используют для хранения ненужных вещей: старых ярмарочных аттракционов, декораций, поблекших уличных украшений и прочего. Разбросанные по двору детали напоминают останки доисторических животных: гигантского осьминога с разметавшимися в стороны щупальцами, изогнувшего позвоночник тираннозавра. Скудный свет редких ламп внутри позволяет с трудом пробираться по узким проходам, местами подсвеченным фарами искореженных автомобилей и огнями вывески с надписью: «Последний трюк».

Сейчас январь, и за проведенные здесь двадцать минут я успела замерзнуть. Видимо, поэтому я ничего не заметила.

Не движение, нет. Движение я бы не пропустила. Он уже точно здесь, во мраке, и наблюдает за мной.

– Прости, – говорит он, но я все еще хватаю ртом воздух.

Словно он все это время был здесь, среди ухмыляющихся пластмассовых Санта-Клаусов и похожих на гармошку китайских новогодних драконов, лишь изменение фокуса явило его в поле моего зрения. А может, все происходило постепенно, как растет трава или оседает пыль: тень уплотнилась и приняла человеческий облик.

Ему сорок один. Рост метр восемьдесят с лишним. Поджарый и мускулистый, с телом атлета, привычного к бегу на длинные дистанции. Красивого костюма больше нет, на нем дешевая безликая одежда, на запястье ничем не примечательные часы. В глаза бросаются шрамы на выпирающих костяшках пальцев.

Как всегда, я замираю в ступоре.