Среди вороха подобных документов нашли мы «протесты» самого Рыжего – он отличался активностью и воинственным пылом в «борьбе за справедливость». Семнадцать (!) раз Эдик обращался в прокуратуру и суд по поводу «произвола ментов». Эти, добытые нами факты, заставили-таки Рыжего рассказать нам правду.
– Да, было дело, оказались мы в вытрезвителе рядом с Акуловым. Надо прямо сказать, «ученый» наш был в полной отключке. Смотрю: у него из кармана толстенный бумажник торчит! Исключительно с целью сохранности (вы ведь знаете, на что способны менты!) я это портмоне себе забрал. Думал, там – деньги! Утром, выйдя на свежий воздух, поглядел: одни бумажки! Какие-то чертежи, какие-то иероглифы! Ну, я это барахло там же, за углом выбросил!
– Почему же вы, такой заботливый, не вернули бумаги хозяину?
– Ну, во-первых, нас из вытрезвителя врозь, по одному выпускали. И я дождаться Николая никак не мог. Во-вторых, отдай я ему бумажник, он бы то же самое, что и вы, подумал бы!
– А что мы подумали?
– Что я этот бумажник несчастный – у него украл! Я по вашим лицам читаю: мол, ты, Эдик, чужие документы подтибрил! А я, клянусь, забрал их ради… сохранности. Думал, что там деньги!
Вот так бестолково, противоречиво поведал нам Рыжий о бесславной гибели великого изобретения. Насколько значительно было открытие Николая Меркуловича – об этом теперь никто не узнает. Останется тайной навеки.
Нам, расследовавшим весь путь документов Акулова, стало грустно. Предстояло еще рассказать горькую правду самому изобретателю. Но войдя в его дом, мы узнали, что Николай Меркулович покинул нас, покинул этот мир, и теперь далеко-далеко от него все заботы и проблемы нашей грешной Земли…
Старушка-веселушка
– Верите ли вы в привидения? – удивил меня свидригайловским вопросом подследственный Бабахин. Припертые к стенке подозреваемые часто симулируют разного рода психические отклонения.
От Германа Петровича Бабахина в недавнем прошлом крупного бизнесмена, импозантного цветущего мужчины, после пережитой им трагедии и томления в следственном изоляторе осталась только пожелтевшая, постаревшая оболочка. Он едва шевелил губами, глаза его беспокойно бегали, не в силах сосредоточиться. Словом, от былого самоуверенного джентльмена не осталось и следа.
Так, может быть, у него действительно крыша поехала?
– А что, являются, привидения-то? – ответил я сочувственно, копируя слова Раскольникова из «преступления и наказания» Достоевского.
Герману Петровичу – не до литературных реминисценций, ни до иронии. Он словно забыл о своем вопросе, надолго задумался и вдруг вздохнул, решаясь:
– Да вертится, знаете ли, вокруг меня – и во сне, и наяву даже – какая-то старушонка. Такая знакомая, такая узнаваемая бабуська! Только вот где я ее видел? Ее ехидную усмешечку! Не вспомню, нет…
Честно говоря, Бабахин изумил меня не на шутку. Всякое я ожидал от него услышать, но только не такое признание! По оперативным данным и в нашем уголовном деле замелькала подозреваемая – пожилая гражданочка с не выявленной пока ролью (только ли, не первостепенной!)
Но ни имени, ни адреса неуловимой старушенции оперативники еще не установили. А ведь дело было необычайной важности: история с похищением человека, вымогательством, убийством…
Что я, молодой следователь, мог сказать подозреваемому в убийстве Бабахину, замученному к тому же частыми явлениями привидений?
– Вспоминайте, Герман Петрович, вспоминайте! Может быть, и догадаетесь, какая такая бабушка преследует вас неотступно! Хорошо, если припомните – это очень важно и для вас самих, и для… нас!
С наступлением погожих апрельских дней беспокойство бомжей Ивана и Федора нарастало в геометрической прогрессии. То и дело в дачном поселке раздавались испуганные крики: хозяева обнаружили варварский разгром в своем когда-то уютном домике, а там – нашли в подвале труп неизвестного бедолаги.
Хижина Ивана и Федора стояла на отшибе пряталась в зарослях кустарника и иногда им казалось, что скромный приют забыт и заброшен хозяевами, и никто их не потревожит.
Но нет! В один распрекрасный день калитку, едва держащуюся на ржавой проволоке, решительно распахнула шустрая старушенция. Энергично поднялась по шатким ступенькам крыльца, распахнула дверь и… застыла на пороге.
Так они молча и рассматривали друг друга – старая хозяйка и неизвестные гости – квартиранты.
– Вы парни меня не бойтесь! – первой заговорила бойкая старушенция. На такие наивные слова душегубы (а оба квартиранта отмотали срок за убийство) только мрачно улыбнулись.
– Живите у меня сколько захотите, никому вас не выдам. (Не такая уж и наивная бабуська, коль сообразила о мрачном прошлом гостей). Живите! у меня в хозяйстве пригодитесь!
– Да и дело я для вас хорошее интересное найду. Она выделила голосом слово «интересное», и уголовники сразу поняли, что речь идет о денежной добыче.
– Зовут меня Лидия Никифоровна, можно просто – Лида. А вас как?
– Меня зовут Федор! – Пробасил тот, что помоложе.
– А меня – Иван! – сказал старший.
– Ну, а меня, – улыбнулась старуха, – тогда зовите Дроздихой.