«...Расстрелять»

— Я тебе припаду. Слушай, Петровский, ты когда станешь офицером?

— Никогда, Александр Иваныч, это единственное, что мне в жизни не удалось.

Начштаба у нас свой в доску. Он старше меня на пять лет, и мы с ним начинали с одного борта.

— Ладно, — говорит он, — иди к своему флагманскому и передай ему всё, что я о нём думаю.

— Эй! Покажись! — кричу я и уже иду по коридору. — Где там этот мой флагманский? Где это дитя внебрачное? Тайный плод любви несчастной, выдернутый преждевременно. Покажите мне его. Дайте я его пощупаю за теплый волосатый сосок. Где этот пудель рваный? Дайте я его сделаю шиворот-навыворот. Сейчас я возьму его за уши и поцелую взасос.

Вхожу к Славе в каюту, и Слава уже улыбается затылком.

— Это ты, сокровище, — говорит Слава.

— Это я.

Мы со Славой однокашники и друзья и на этом основании можем безнаказанно обзывать друг друга.

— Ты чего орёшь, полудурок? — приветствует меня Слава.

— Нет, вы посмотрите на него, — говорю я. — Что это за безобразие? Почему вы не встречаете на пирсе свой любимый личный состав? А, жабёныш? Почему вы не празднично убраны? Почему вы вообще? Почему не спрашиваете: как вы сходили, товарищ Петровский, чуча вы растребученная, козёл вы этакий? Почему не падаете на грудь? Не слюнявите, схватившись за отворот? Почему такая нелюбовь?

Мои монологи всегда слушаются с интересом, но только единицы могут сказать, что же они означают. К этим единицам относится и Слава. Монолог сей означает, что я пришёл с моря, автономка кончилась и мне хорошо.

— Саня, — говорит мне Слава, пребывая в великолепной флегме, — я тебя по-прежнему люблю. И каждый день я тебя люблю на пять сантиметров длиннее. А не встречал я тебя потому, что твой любимый командир в прошлом, а мой начштаба в настоящем задействовал меня сегодня не по назначению.

— Как это офицера можно задействовать не по назначению? — говорю ему я. — Офицер, куда его ни сунь, — он везде к месту. Главное, побольше барабанов. Больше барабанов — и успех обеспечен.

— Пока вы там плавали, Саня, у нас тут перетрубации произошли. У нас тут теперь новый командующий. Колючая проволока. Заборы у нас теперь новые. КПП ещё одно строим. А ходим мы теперь гуськом, как в концлагере.

— Заборы, Слава, — говорю ему я, — мы можем строить даже на экспорт. Кстати, политуроды на месте? Зам бумажку просил им передать. (Политуроды — это инструкторы политотдельские: комсомолец и партиец.)

— На месте, — говорит мне Слава. — Держитесь прямо по коридору и в районе гальюна обнаружите это гнездо нашей непримиримости.

— Не закрывайте рот, — говорю я Славе, — держите его открытым. Я сейчас буду. Только проверю их разок на оловянность и буду.

Заменышей я нашёл сидящими и творящими. Один лучше другого. Оба мне неизвестны. Боже, сколько у нас перемен. А жирные какие! Чтоб их моль сожрала! Их бы под воду на три месяца да на двухсменку, я бы из них людей сделал.

— Привет, — говорю я им, — слугам кардинала от мушкетеров короля. Наш зам вам эту бумажку передаёт и свой первый поцелуй.

— Слушай, — обнял я комсомольца, — с нашим комсомолом ничего не случилось, пока я плавал?

— Нет, а чего?

— Ну, заборы у вас здесь, колючая проволока, ток вроде подведут.

Чувствую, как партия напряглась затылком. Пора линять.

— Всё! — говорю им. — Работайте, ребята, работайте. Комплексный план, индивидуальный подход, обмен опытами — и работа закипит. Вот увидите. Новый лозунг не слышали? «Все на борьбу за чистоту мозга!»

Я вышел и слышу, как один из этих «боевых листков» говорит другому:

— Это что за сумасшедший?

— Судя по всему, это Петровский. Они сегодня о моря пришли. Страшный обалдуй.

Штампики

Когда у нас появляется новый командующий, жизнь наша сразу же усугубляется.

Именно для этого усугубления и меняются командующие.

А как она усугубляется?

А очень просто. Например, в городок теперь в рабочее время не попадёшь: граница на запоре, из зоны тебя не выпустят, а чтоб выпустили, должен быть специальный вкладыш в пропуске, который придумал новый командующий для поднятия нашего настроения. И в отпуск в очередной так просто не улизёшь, потому что на отпускном билете кроме подписи и печати командира должен быть маленький штампик бюро пропусков.

А бюро пропусков в городке, за пять километров от зоны, и работает оно в то же самое время, что и мы, то есть: чтоб туда прорваться и штампик на отпускной поставить, нужно этот проклятый вкладыш иметь.

Захожу я к помощнику, падаю на стул и интересуюсь:

— Как там наш отпуск? Движется?

— Движется, — говорит пом. — В обратную сторону. Со вчерашнего дня пошёл. Эти придурки из штаба решили нас отпустить вчерашним числом, чтоб мы и в отпуск успели, и в автономку не опоздали.

— Так чего же мы сидим? — говорю я ему. — Помчались, ломая переборки! Закон жизни: отпустили — беги.

— На отпускных штампиков нет.

— Так иди и ставь!

— Не могу. Через КПП не прорваться. Вкладышей нет. Командир уехал в штаб флота, а штурман с штурманёнком укатили в гидрографию. И всё — три вкладыша на экипаж.