«...Расстрелять!»

Однако не надо думать, что только матросы у нас ежедневно баловались со снежком; и седые капитаны третьего ранга, плача от ветра, как малые дети, я бы сказал, остервенело хватались за скребок и – ы-ыы-т-ь! – сдвигали дорогу в сторону.

При такой работе организм от неуклонного перегрева спасает только разрез на шинели сзади – он обеспечивает вентилирование в атмосферу и необходимый теплосъем. Это очень мудрый разрез. Сложился он так же исторически, как и вся наша военно-морская шинель. Шинель – это живая история: спереди два ряда пуговиц, сзади на спине складка, хлястик и ниже спины, я бы сказал, еще одна складка, переходящая в разрез.

Разрез исторически был необходим для того, чтоб прикрывать бока лошади и гадить в поле. Для чего нужно на шинели все остальное, я не знаю. Знаю я только одно: шинель – это то, в чем нам предстоит воевать.

Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер. (Я все еще имею в виду очистку дороги от снега. Когда я слышу слово «воевать», помимо моей воли перед моим внутренним взором возникает лом – этот флотский карандаш, а потом возникают снежные заносы, и я начинаю мечтать о бульдозере.)

Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер, но ведь Родина может же спросить: «При чем здесь бульдозер? Зачем вам, подводникам, бульдозер?» – и Родина будет права.

Значит, тогда так, тогда молча берем в руки лом и молча долбаем. Без бульдозера.

Бульдозер доставали на стороне. Просто ходили и доставали. Был у нас на дивизии секретчик, матрос Неперечитайло. Это было чудо из чудес. Он мог запросто затерять секреты, уронить целый чемодан с ними за борт, а потом мог запросто их списать, потому что у него везде и всюду были свои люди – знакомые и земляки, такие же матросы.

Правда, чемодан потом всплывал, и его выбрасывало в районе Кильдина на побережье, но все это происходило потом, когда Неперечитайло уже находился в запасе.

У него были голубые невинные глаза. Комдива просто трясло, когда он видел этого урода. Он останавливал машину, подзывал его и начинал его драть. Драл он его за все прошлое, настоящее и будущее. Драл он его так, что перья летели. Драл на виду у всей зоны режима радиационной безопасности, где стояли наши корабли, где была дорога и где были мы с ломами.

Неперечитайло стоял по стойке «смирно» и слушал весь этот вой, а когда он утомлялся слушать, он говорил комдиву:

– Товарищ комдив! Разрешите, я бульдозер достану?!

– Бульдозер?!! – переставал его драть комдив, – Какой бульдозер?!

– Ну, чтоб зону чистить…

– Что тебе для этого нужно? – говорил комдив быстро, так как он у нас быстро соображал.

– Нужно банку тушенки и вашу машину… Комдив у нас понимал все с полуслова, потому-то он у нас и был комдивом. Он вылезал из машины, брал у Неперечитайло чемодан с секретами и оставался ждать.

Неперечитайло садился на место комдива и уезжал за бульдозером. По дороге он заезжал на камбуз за тушенкой.

Через тридцать минут он снова появлялся на машине, а за машиной следовал бульдозер, нанятый за банку тушенки.

Дуст!

Наконец пришло для вас время узнать, что всех химиков на флоте называют «дустами».

За что, позвольте спросить?

Извольте: за то, что они травят народ!

Сидя на ПКЗ, я проводил с личным составом тренировку по включению в ПДУ – в портативно-дыхательное устройство, предназначенное для экстренной изоляции органов дыхания от отвратительного влияния внешней среды.

Первые ПДУ на флоте называли «противнодышащим устройством» – за то, что кислота пускового устройства ПДУ, которая должна была по идее стимулировать регенеративное вещество этого средства спасения на выдачу кислорода, иногда поступала сразу в глотку ожидающему этот кислород.

Я видел только одного человека, который продержался при этом более двух секунд. Это был наш старший лейтенант Уточкин, оперуполномоченный особого отдела.

Я его честно предупредил о том, что возможны сразу же после включения некоторые осложнения и что проявления терпеливости в этом конкретном случае с большим сомнением можно отнести к признакам воинской доблести.

– Жить захочешь – потерпишь! – сказал он мне. Против этого я не нашелся чем возразить; он включился и показал мне знаком, что все идет как по маслу. Когда все идет как по маслу, я обычно запускаю секундомер и, вперясь в него, снимаю норматив.

Через пять минут я оторвался от секундомера, посмотрел на испытуемого и заметил, что глаза у опера Уточкина чего-то лишились.

Прошло еще десять секунд, и Уточкин, чмокнув, откупорил рот. Изо рта у него повалил белый дым.

– Ну его на хер, – сказал опер Уточкин, взяв завершением фразы верхнее «си», – не могу больше!..

Лето

Наступило лето; жены уехали, и поселок опустел; период весенне-летнего кобелирования окончательно вступил в свои права, и по поселку светлыми ночами уже шлялись неприкаянные…

Ну кто на подлинном флоте работает летом? Летом никто не работает. Ну, разве что в поселке подобрать окурки и плевки, а так сидишь на пирсе с восточным безразличием: расслабление и вялость в членах; тупорылость и оскуднение в желаниях, в мыслях и в генах; апробация и культивирование поз…