«...Расстрелять!»

И лодка почему-то останавливается и сантиметр за сантиметром каким-то чудом разворачивается, тащится, сначала вперед, а потом она останавливается, ее сносит и прижимает к пирсу. Все! Прилипли!

– Фу! – говорит командир, утирая пот. – Фу ты… ну ты, проклять какая… горло перехватило… мешком ее задави… Фуууу… Вот так и становятся идиотами… Отпустило… даже не знаю… Никак не отдышаться… Ну, я вообще… чуть не напустил под себя… керосину… даааа… Пойду… приму на грудь. Что-то сердце раззвонилось…

Пошел командир наш и принял на грудь. Одним литровым глотком.

Пять раз подряд

Северный ветер – аквилон – развернул на шинели сзади большие срамные губы и ворвался туда, угрожая предстательной железе. Не ходите в патруль, и у вас будет все в полном порядке с предстательной железой: она доживет до глубокой старости и помрет своей собственной смертью.

Лейтенант Сидоров Вова справился с ветром в хвостовой своей части, вернул полы шинели на место и, обернув ими себе ноги, продолжил путь во мгле.

Снежинки, твердые, как алмазная крошка, отскакивали от задубевшего лица и противно скрипели на шее.

Лейтенант Вова шел домой из патруля. Два часа ночи. Его патрульные, отпущенные ночевать в казарму, уже минут десять месят снег в нужном направлении, мечтая о вонючей подушке, а вот Вову ждет постель, супружеское ложе.

Все-таки хорошо стоять в патруле: хоть в два часа ночи, а жена под боком. Вова улыбнулся поземке и поправил тяжелую портупею. В ней лежал «пистоль». Она оттянула весь бок уже сегодня, то ли будет завтра.

Вот именно – завтра. Флотское завтра. Как много оно может с собой принести, это наше «завтра». Его караулит сомнительный друг подводника – случай, этот верный пес лентяйки Фортуны.

«Человек – электрохимическая система. Ей нужны падения напряжения. Испытав эти падения, человек вырабатывает устойчивые состояния для своих атомов. Эти состояния он передаст потомству».

Вот какие мысли пришли к Вове посреди полярной ночи; Вова с малолетства был философом.

Но философов не любит Фортуна: кому же понравится, если мешаются под ногами и все время подглядывают.

Лучшие, самые крупные куски напряжений Фортуна бережет для философов.

Вова вошел в пятиэтажную железобетонную времянку, поднялся на четвертый этаж и, осторожно открыв дверь, вдохнул сразу двести пятьдесят органических составляющих, которые принято считать «теплом домашнего очага».

Стараясь не загреметь, он зажег свет в микроскопической передней и, не раздеваясь, вошел в комнатку, чтоб обнаружить и поцеловать теплую жену.

Глаза вскоре привыкли к темноте, но на вожделенной подушке они увидели сразу две головы. Женщины тоже не любят философов. Философов никто не любит. Разглагольствования хороши только в начале той затяжной драки, которую называют супружеством.

Вова остолбенел. Рухни сейчас пятиэтажное бунгало, он и не заметил бы: внутренний грохот оглушил Вову; упали высокие мечты – пять тонн хрусталя с высоты километра.

Вова чисто машинально, слепыми движениями вынул свой верный «пистоль» и, как говорили в древности, «сильно посыпал пороху на полку».

Он поймал в прорезь прицела подушку, зажмурился и нажал на курок. Оглохший заранее Вова ничего не услышал; «пистоль» пулял и пулял, как во сне, в скачущую, издыхающую, издающую ржанье кровать… А потом Вова тихо вышел и пошел… в никуда…

В комендатуре, под стеклом, вместе с настольной лампой, физиономией наружу сидел старый капитан, дежурный по гарнизону.

Военная физиономия всегда решалась в широком ракурсе: от некоторой неподвижной опрокинутости или свежайшей отшлепанности до суровой решительности лба в полпальца величиной.

У дежурного капитана все было в порядке со лбом: надбровные дуги образовывали такие надолбы, что не страшна никакая лобовая атака.

Капитан впадал в коматозное состояние, обычное для дежурной службы и для двух часов ночи.

Чтоб голова при падении не раздробила стол, он подложил под нее стопку засаленных дежурных журналов; устроившись сверху, он засопел, разметав по обложкам влажные губы и оставив бодрствовать лишь одну сторожевую точку в спинном мозгу.

Через двадцать минут точка затеребила остальной организм: кто то вошел и сел. Капитан, видимо, почувствовал спиной инфракрасное излучение, потому что он моментально поднял голову и открыл глаза. Через тридцать секунд он проснулся, а еще через двадцать к нему вернулось сознание: перед ним сидел Вова, а перед Вовой лежал «пистоль».

– Я убил человека… и даже двух человек… вдребезги, – сказал Вова, простой как правда, и кивнул на «пистоль».

– Чтооо?!! – капитан взвился вверх и влет ткнул увязавшийся за ним табурет.

Через секунду он уже рысью исступленно бежал по адресу: дом 55, квартира 90 – и на бегу рисовал себе одну картину за другой. И что самое трагичное, хреновое, – что все это на его дежурстве, черт!

От расстройства капитан птичкой взлетел на четвертый.

Дверь была открыта. Капитан осторожно вошел: не наступить бы на трупы.

В комнате стоял запах расстрелянного унитаза, целой стаей летали меркаптаны[6] и, летая, поражали обоняние, зрение и воображение.