Расстрелять перед строем…

В автобиографической книге “Моя жизнь” Л. Троцкий вспоминал, как на заседании Политбюро ЦК РКП(б), предположительно в 1919 г., его обвинили в жестокости по поводу этого расстрела. Тогда Троцкий сказал: “Если бы не мои драконовские меры тогда под Свияжском, мы не заседали бы здесь в Политбюро”. “Абсолютно верно”, — отозвался, но словам Троцкого, Ленин и стал что-то быстро писать красными чернилами на типовом бланке Председателя Совета Народных Комиссаров. Заседание приостановилось, и через две минуты Ленин передал чистый бланк, где внизу его рукой было написано: “Товарищи! Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело. В. Ульянов-Ленин”. “Я вам выдам сколько угодно таких бланков”, — сказал Ленин».

7

Д.А. Волкогонов в книге «Троцкий» ставит точный «диагноз» мышлению первого советского военного министра:

«Безоглядно веря в эффективность насилия, считая, что Советскую власть можно было спасти лишь ценой чрезвычайных мер, Троцкий явно делал ставку на военный террор как метод выправления положения. И Центр не сдерживал и не осуждал Предреввоенсовета».

Неопровержимым фактом тотального насилия того времени служит и этот документ:

«Москва.

Предсовнаркома Ленину

ПредЦИК Свердлову

Причина постыдных неудач на Воронежском фронте — в полной распущенности восьмой армии. Главная вина лежит на комиссарах, не решавшихся принимать крутые меры. Шесть недель назад я требовал суровой расправы с дезертирами Воронежского фронта. Ничего не было предпринято. Полки переходят с места на место, но произволу покидают позиции при первой опасности… Полевые трибуналы приступили к работе. Произведены первые расстрелы дезертиров. Объявлен приказ, возлагающий ответственность за укрывательство дезертиров на совдепы, комбеды и домохозяев. Первые расстрелы уже произвели впечатление. Надеюсь, что перелом будет достигнут в короткий срок. Необходима дальнейшая посылка твердых работников. Остаюсь на Воронежском фронте до упорядочения дела.

Предреввоенсовета Троцкий».

Комментируя эти строки, Волкогонов пишет:

«“Упорядочение” было кровавым. Москва одобряла такие шаги. Фактически всю гражданскую войну трибуналы не оставались без дела. Особенно много было расстреляно в 1918—1919 годах, но и в 1920-м и в 1921 году беспощадный карательный серп собирал обильную скорбную жатву. Конечно, среди этих тысяч было немало настоящих врагов, преступников, которые, прежде чем пасть от пули чекиста или красноармейца, лишили жизни многих командиров, бойцов, просто сочувствующих Советской власти. Но основная масса расстрелянных — простые крестьяне, не понимавшие сути всего происходящего или не хотевшие умирать за “коммуну”».

В воспоминаниях участника и очевидца тех далеких событий С. Кобякова говорится: «Новые суды были названы трибуналами (как во время Великой французской революции). Приговоры этих судов не могли быть обжалованы. Приговор никем не утверждался и должен был приводиться в исполнение в течение 24 часов…»

8

Система советской военной юстиции сложилась к весне 1919-го. В.В. Овечкин в своей статье касается и ее, правда, применительно к дезертирам:

«4 февраля 1919 г. Реввоенсовет Республики утвердил положение о революционных военных трибуналах (РВТ). До середины 1919 г. трибуналы в основном рассматривали дела о дезертирстве. Широко практиковалась такая мера наказания, как направление в штрафную роту с условным смертным приговором. Приговаривали и к условным расстрелам, отдаляя исполнение приговоров. Фактически эти приговоры в исполнение не приводились, так как большинство осужденных искупали свою вину, либо погибали в боях. Позднее Реввоентрибунал Республики признал практику условных приговоров к расстрелу неправильной, указав, что такой расстрел нельзя причислять к видам наказания, которые преследуют цель исправления осужденного и допускают условное применение. Рассматривая дела, трибуналы тщательно разбирались в причинах преступления. К бойцам, дезертировавшим по малодушию, неразумению, желанию увидеться с родными, трибуналы проявляли снисхождение. Всего в стране за семь месяцев 1919 г. было осуждено 95 тыс. злостных дезертиров, из которых больше половины было направлено в штрафные части, а 600 человек расстреляны. (…)