Расстрельная перепись

– Да что же мы можем поделать? Я ведь обыскал не только нашу деревню, но и все окрестности, она как сквозь землю провалилась, – сказал Виктор Павлович и почему-то показал на то место, где стояла Оксана в последний раз. Мальчик встал и подошел к злополучному месту паранормальной активности. Покачался на подвижной половице. А потом вдруг сделал нечто, с точки зрения Виктора Павловича, невообразимое: написал на обратной стороне фотографии корявыми печатными буквами "Мама вирнис" и опустил её в щель между досок. А потом, как показалось Виктору Павловичу, с дерзким вызовом, произнёс:

– Мама вернётся. Я, когда Деду Морозу пишу письма, они всегда исполняются. Пойдём, бабушка. Нам надо на автобус.

Женщина смущённо попрощалась и вышла вслед за внуком. Виктор Павлович опомнился, что не спросил ни телефона, ни адреса – на случай каких-либо известий о пропавшей. Он нагнал их на пыльной Центральной улице и обменялся телефонами.

09.01.1937, суббота

Я возвращаюсь в утренних сумерках от Ночки с полным подойником молока и слышу:

– Аксинья? Это я, Дарья. Молочком не поделишься? У Бурёнки молозиво.

– Конечно, поделюсь, нам хватает.

Ко мне подходит женщина лет пятидесяти, сухонькая, словно вяленый судак. Приглядевшись, понимает, что обозналась.

– А ты ж не Аксинья! Ты кто будешь, милая?

– Ксана. Родственница. Опекун. Дети остались сиротами. Тиф. Давай кринку-то.

– Ой, батюшки! – всплеснула руками соседка, – да как же так?

– Да так. Тифом можно заразиться в основном через грязные руки, навоз, общий горшок, общую посуду. Ты вот что, Дарья, скажи-ка мне, в деревне ещё кто-то болеет?

– Не слыхала. Никто от тифа не умирал, это точно. И про больных не слышно.

– Прекрасно. Значит, Анатолий подцепил заразу где-то на участке, пока переписью занимался.

– Все беды от неё, от этой переписи!

– А какие, например?

– Да вот хотя бы и тиф.

– Дарья, тиф от Salmonella… короче, от грязных рук, вшей, общей посуды. При чём тут перепись?

– Да сказывают, в Библии всё про это написано. Дескать, перепись под Рождество для того, чтобы верующих перечесть, а потом их того…

– Ой, Дарья… ты знаешь, что товарищ Сталин на священника у себя в Грузии учился? Как он может верующих "того"?

– Да ладно! Усатый – на священника? Значит, новыми налогами обложат, всё одно не к добру.

– Ты в курсе, что в стране плановое хозяйство и пятилетки?

– Какое хозяйство? Хозяйство вон у нас с тобой, а у их токмо портхели. – Дарья начала распаляться.

– Послушай, Дарья, вот ты в своём доме всё знаешь? Сколько у тебя детей, сколько им молока надо в день, хлеба?

– Как не знать?!

– Вот и правительству нашему нужно знать, сколько у нас людей в целом по стране. Сколько взрослых, детей, сколько будет школьников в будущем году, сколько им тетрадок выпустить и книжек, да на каком языке этих книжек, сколько построить больниц и школ. Каждое правительство должно свою землю знать. Перепись проходит не только в нашей стране.

Дарья смотрит на меня смущённо, понимая мою очевидную правоту. Забирает молоко и спешит восвояси.

– Спасибо, Аксинья! Если что надо будет, я через проулок живу, Дымовы мы.

– Ничего не изменилось, – вздыхаю я и, подняв тяжёлое ведро, направляюсь в дом. Сегодня будет трудный день. Господи, убей, не помню, в каком году начали платить пенсию по потере кормильца. Многодетной семье какая-то помощь ведь должна быть? Или я уже избалована декретным отпуском? У мамы его почти не было. Родила – и на работу. Сейчас надо разбудить детей, накормить, выяснить про школу. Пётр вчера сказал, что по поводу похорон сразу зашёл в Райсобес. Надо бы узнать у товарища Ыхве про действующие законы, а то попаду впросак. Пётр – молодец, настоящий труженик. Сдержанный, смелый, ответственный. Всё на него легло, а маленький ещё, по нашим меркам. Как у них тут похороны проходят? Надо ли везти тело в деревню?

– Тётя Ксана! Я попросил мужиков, чтобы батю привезли. Могилу Безбородовы братья выкопают, только рассветёт, пойдут землю греть, – словно услышал мои мысли Пётр.

– Что бы я делала без тебя? Не знаю, куда и обратиться. Спасибо.

– Да ну бросьте, тётя Ксана. Это же моя семья. Как по-другому? – зарделся от похвалы и пошёл расталкивать младших.

Гроб из неструганых досок привезли к полудню. Дарья помогла спроворить панихиду (спроворить – её слово, мне понравилось). Пришли деревенские, принесли с собой самогон, солёных огурцов, сала. Сколотили наскоро два стола, похожих на строительные, с ножками крестом. Вкатили чурки, положили на них доски, накрыли длинными домоткаными половиками – для сидения. Ложки и тарелки пришлось занять. У нас на похороны варят кутью из риса с изюмом. Блины тоже поминальная еда. Конечно, ничего этого нет здесь. Дарья посоветовала распаренное зерно. Блины сделала из последней муки. Пётр и Матвей сказали "надо", и всё тут. Никогда не пекла блинов на коровьем масле. Обычно добавляла в тесто растительное. Но его нет. Растопила местный продукт. Сахару тоже нет. Выпросила мёду у соседей. Вышло на удивление вкусно, хоть и намучилась я со сковородником.