Расстрельное дело наркома Дыбенко

И.д. Начальника штаба Генерал-майор Бонч-Бруевич».

По факту беспорядков на линкоре «Гангут» было проведено расследование, которое выявило серьезные упущения в действиях офицерского состава корабля. В ходе расследования обстоятельств дела 95 матросов было арестовано, 34 из них привлечены к суду. 26 матросов были приговорены к каторжным работам на срок от 4 до 15 лет, а 8 матросов судом были оправданы. Приказом командующего Балтийским флотом были объявлены взыскания и командному составу.

Из воспоминаний кандидата исторических наук Н. Красильникова: «Я пришел на флот в 1938 году. Первую морскую практику проходил на линкоре “Октябрьская революция” – такое имя получил “Гангут” в 1925 году. В первые же дни нам, молодым курсантам, рассказали о волнениях на корабле в 1915 году. Участников тех событий на “Октябрьской революции” уже не было, а вот в нашем военно-морском училище такие ветераны еще были. В минном и торпедном классах демонстрантами (лаборантами) служили двое старшин (помнится, Кабанов и Баранов, мы их часто путали), активные участники бунта, избежавшие, однако, ареста и суда. Они долго не хотели говорить о “Гангуте”, считая, что в газетах, журналах и книгах искажается правда о тех событиях.

– Не было никакого революционного восстания, никакой партийной ячейки, – говорили они. – Брожение было, команды не выполнялись, офицеров били, но не сильно. А всего нас бунтовало человек 100–150 из тысячной команды. Большинство матросов пошло на камбуз, взяли хлеб, чай и пошли спать, пока на корабле не сыграли общий сбор».

Ну а теперь посмотрим, как в своих мемуарах Дыбенко описывает то, как он «возглавил восстание» на линкоре «Павел Первый» в поддержку восстания на «Гангуте»: «В ночь на 18 ноября (откуда Дыбенко взял эту дату, совершенно непонятно, т. к. на самом деле “буза” произошло вечером 19 октября. – В.Ш.) на броненосце “Император Павел I” по инициативе товарища Марусева и моей было созвано собрание в броневой палубе всех активных работников среди моряков. В 2 часа ночи на собрание явилось до 130 человек. Кроме того, у орудий, пороховых погребов, винтовок, на телеграфе, у машин и в походной рубке были поставлены свои люди. Ключи от погребов, где хранились револьверы, были в наших руках. По радиотелеграфу была установлена связь с “Гангутом”, телефонную связь держали с броненосцами “Андрей Первозванный” и “Цесаревич”. Там в эту ночь тоже происходили собрания. Мы должны были решить: присоединиться ли к “Гангуту” и поднять всеобщее восстание или пожертвовать командой “Гангута” и выждать более удобного момента? Мнения разделились. Мое предложение – немедленно приступить к активным действиям, уничтожить офицерский состав и поднять всеобщее восстание – было большинством отвергнуто. Принято предложение товарища Марусева: выждать, установив тесный контакт с Кронштадтом и петроградскими организациями. Свое решение мы передали на другие корабли. Однако тут же написали воззвание: оказывать активное противодействие при арестах. Принятое решение и написанное воззвание в корне противоречили друг другу. Спор между собравшимися обострялся и затягивался. Время приближалось к побудке. Кроме того, наше собрание могло быть ежеминутно открыто, тем более, что дежурным офицером в эту ночь был лейтенант Ланге. В 5 часов утра собрание разошлось. Команды на кораблях были наэлектризованы. Можно было ожидать дезорганизованных выступлений. Однако уже к вечеру 19 ноября повстанцы на “Гангуте” были арестованы и под усиленным конвоем жандармов отправлены на берег. Ждали арестов и на других кораблях. У нас на корабле было арестовано только два человека – Марусев и Ховрин. Это объяснялось тем, что многие из офицеров были против арестов, они считали, что аресты могут вызвать общее восстание».

Лихо закрутил Павел Ефимович! Если верить его словам, то на сутки раньше погрузки угля на «Гангуте», он, Дыбенко уже знал, что там начнется большое восстание, так как на «Гангут» вовремя не завезут макарон, которые гангутцы очень любят. Не очень верю я и в то, что на боевом корабле ночью в каком-то закутке может собраться чуть ли не четверть команды и заседать несколько часов. Для этого надо, чтобы на корабле вообще отсутствовала дежурно-вахтенная служба и офицеры отстранились от выполнения своих обязанностей, чего по определению не могло иметь место в российском флоте, да еще во время войны. А где были вахтенный офицер корабля, дежурный по низам и т. д.? А как же командир, который, по свидетельству того же Дыбенко, каждую ночь обходил весь корабль и проверял кубрики на наличие команды? Неужели и он не заметил отсутствия сразу 130 человек? В целом все написанное Дыбенко выглядит фантастично.