Расстройство сна

Он вновь надел маску, но она всё ещё видела его глаза, невероятно голубые с молочными прожилками. Он шагнул вперёд раз, другой. Третий раз. Размеренные, одинаковые шаги. Он простёр руки и стал похож на древнего жреца, стоящего в центре раскалённых дольменов из обсидиана и гранита, испачканных кровью невинных.

— И от Кингмана в Сан-Энджело, и далее — в Роузвелл, — сказал он. Теперь его голос напоминал шум камнепада. — Кристина, в маленьких кусочках есть истина, и совсем неважно откуда они — отсюда или из совсем других, непостижимо далёких для нас, мест. Маленькие кусочки, по своей сути являются призраками, которые не до конца освободились от своей плоти.

Его глаза остановились на бюро и что-то внутри неё почти осознало смысл его слов.

Она схватила свою маску, начала ощупывать её. Деревянная морда ягнёнка безмятежно смотрела вверх, но позади неё… Вставка. Покрытая атласом подкладка.

Она отделила внутреннюю часть маски от её внешней стороны. Маска упала на пол — просто мёртвое дерево и ничего более.

Обмотанная атласной тканью вкладка лежала в её руках как нечто мертворожденное. Она распустила бархатные завязки и отделила «начинку» от деликатной подкладки. В её руках была… вторая маска.

В свете свечей она сверкала серебром, как металл.

Но никакого веса в ней не было.

— Насколько же много силы в истине, а истины — в культуре, Кристина, — его молочно-голубые глаза твёрдо взглянули на неё из-под волчьей маски. — Культуры, реликты. Всё это символы жизни, не так ли? Мифология не может принадлежать одним только нам. Было бы глупо в это верить.

Только после этого она взглянула на внутреннюю маску.

И вот, что она увидела, вернее, вот что смотрело на нее снизу-вверх.

Изогнутая пластина в форме перевернутой груши. Крошечная щель для рта. Только рудиментарная шишка вместо носа.

И две просторные дыры для глаз.

— У всех культур есть кое-что общее, — продолжил Стивен. — Три — важное число.

Глаза Кристины в ужасе уставились на него.

Волк прыгнул.

И когда ягнёнок наконец оказался пойман, чёрное бормотание поднялось из глубокого колодца души Кристины.

Теперь оно звучало гораздо громче.

Теперь оно звучало почти празднично.

Нале-е-ево!

«Happy Hour» в кафе «Уорлд» на пересечении Шестьдесят девятой и Коламбус-авеню.

4:30 после работы, вот когда мы собирались. Нил со своей студии, Джон из-за своей камеры и ваш покорный слуга от Той, что требует жертв, — также известной как программа «Майкрософт Ворд». Почти каждый день. Были и другие постоянные клиенты, они приходили и уходили, но ядром компании оставались мы втроем. Мы стояли возле бара и болтали, пили, жевали орешки и сухофрукты, а Нил скармливал музыкальному автомату пару долларов, чтобы и дальше играли блюз с кантри, и Джон не начинал со своим чертовым Фрэнком Синатрой.

С Джоном и Синатрой надо быть осторожным. Он обязательно прокрутит весь диск и рано или поздно еще и подпевать начнет.

И, конечно же, мы высматриваем дам.

Сегодня на посту стоял Нил.

— Нале-е-во! — сказал он.

Этим мы и занимались. Поддерживали материально алкогольную промышленность, шутили и брюзжали о жизни, слушали слащавые блюзы и наблюдали за женщинами, расхаживающими по жарким летним тротуарам. Мы занимались этим много лет.

Единственная разница — теперь некоторые из этих женщин были мертвые.

Женщины. Они — первая и главная причина любить лето в Нью-Йорке. За большим окном на Коламбус они шли нескончаемой процессией — так, словно только ради нас троих, ради лучащегося из кафе внимания. Да, я понимаю, что вы думаете. Кучка похотливых скотов, опускающих женщину до суммы частей ее тела. Но это совсем не так. Для меня, по крайней мере. Для меня это было что-то вроде реверанса их красоте и непохожести друг на друга. Они, в своих шортах, маечках и сарафанах — благословение нашей маленькой планетки. Я серьезно.

Если хотите знать, пятьдесят один процент лучших женщин, что может предложить человечество, можно найти здесь, в Сити. Лос-Анджелес тут рядом не валялся. Точно так же Бостон и Сан-Франциско. Не верите? Приходите как-нибудь сюда в «Уорлд» и за бутылочкой «Бада» поглядите в окно.

Конечно, сейчас все немного изменилось.

Мертвых можно распознать по сероватому оттенку кожи, или, естественно, если их как-то покалечили, но на расстоянии от барной стойки до тротуара — только по этим признакам. Можно увидеть, что волосы потускнели — солнце их не пощадило. Но чтобы увидеть их затуманенные глаза и синие ногти, нужно подойти ближе, а ближе подходить к ним обычно не хочется. А если уж подошли, то вы, скорей всего, пустите в ход пушку. Никто из нас давно уже в них не стрелял, ни в мужчин, ни в женщин, ни в старых, ни в молодых, и нам этого не хотелось.