Рассуждения кота Мура

– Ого, ого, – ответил Крейслер, – это была оса, которую он хотел истребить огнем и мечом.

Братья вошли в коридор…

(М. пр.) …злой враг, старающийся вырвать лакомый кусок прямо из морды безобидного кота? Недолго длилось наше счастье, – наш дружеский союз на крыше потерпел удар, разрушивший его до самого основания. Злой враг кошачьей радости явился к нам в образе могучего, яростного филистера, носившего имя Ахилл. Он мало походил на своего гомеровского одноименника, так как в противном случае следовало бы признать, что геройство этого последнего состояло главным образом в ненужной заносчивости и в грубых и пустых разговорах. Ахилл был в сущности обыкновенной собакой из мясной лавки, но служил дворовым псом, и хозяин, к которому он поступил на службу, велел посадить его на цепь, чтобы укрепить его привязанность к дому; он был на свободе только ночью. Многие из нас сожалели о нем, несмотря на его неприятный нрав, он же не огорчался лишением свободы, так как был настолько глуп, что принимал тяжелую цепь за честь и почет. К немалой своей досаде Ахилл, который должен был бегать по ночам вокруг дома, оберегая его от всяких опасных прохожих, был обеспокоен во время сна нашими ночными собраниями и грозил нам смертью и гибелью, как нарушителям его покоя. Но так как он по своей беспомощности не мог попасть ни на чердак, ни на крышу, то мы не обращали никакого внимания на его угрозы и продолжали проводить время по-прежнему. Тогда Ахилл принял другие меры: он начал против нас войну и, как хороший генерал, дал несколько сражений сначала с прикрытой атакой, а потом и с открытой перестрелкой.

Различные шпицы, которым Ахилл оказывал иногда честь, играя с ними и ворочая их своими неуклюжими лапами, стали являться на его зов, как только наш хор начинал пение, и принимались так зверски лаять, что мы не могли услышать ни одной своей ноты. Мало того, некоторые из этих филистерских слуг ворвались на чердак и, не желая вступать с нами в открытый и честный бой, когда мы показали им когти, подняли такой неистовый гам с визгом и лаем, что если раньше мы мешали дворовому псу, то теперь уже сам хозяин дома не мог сомкнуть глаз, а так как гам этот не унимался, то он схватил плеть и бросился разгонять бушевавших над его головой.

О кот, читающий эти строки! Если у тебя в груди истинно мужественное сердце, в голове светлый разум, а уши твои не очень притуплены, то скажи мне, есть ли для тебя что-либо отвратительнее, противнее и ненавистнее, чем визгливый, пронзительный и во всех тонах диссонирующий лай разозленного шпица? Этим маленьким виляющим, тявкающим и вертлявым существам нельзя доверять, заметь это, кот! Поверь мне, что дружба шпица опаснее выпущенных когтей тигра! Но умолчим о горьком опыте, который мы, увы, слишком часто испытывали, и вернемся к дальнейшему течению нашего рассказа.

Итак, хозяин, как было сказано выше, взял плеть, чтобы разогнать бушевавших на чердаке. Но что же вышло? Шпицы завиляли хвостами, бросившись навстречу разгневанному хозяину, стали лизать ему ноги и уверили его, что весь этот гам был поднят только ради его покоя, несмотря на то, что сам он потерял из-за него всякий покой. Они лаяли только для того, чтобы выгнать нас, которые поднимают на крыше нестерпимый шум своими песнями во всевозможных пронзительных тонах. Хозяин поддался болтливому красноречию шпицов, тем более что дворовый пес при его расспросах подтвердил их слова, руководствуясь страшной ненавистью, которая таилась в его груди против нас. И вот начались преследования. Домовые слуги гнали нас отовсюду метлами, обломками черепицы и даже расставили везде западни и капканы, в которые мы должны были попадаться и, увы, действительно попадались! Даже дорогой друг мой Муциус попал в беду, то есть в капкан, который страшно повредил ему правую заднюю лапу!

Так прервалась наша веселая совместная жизнь. Я вернулся к печке хозяина, оплакивая в полном уединении судьбу моего несчастного друга.

Однажды в комнату моего господина вошел профессор эстетики Лотарио, а за ним вбежал Понто.

Я не могу выразить, какое неприятное чувство причинил мне вид Понто. Хотя он не был ни дворовым псом, ни шпицем, но все же принадлежал к породе, враждебное отношение которой помешало веселым сборищам кошачьих буршей, и этого было достаточно, чтобы, несмотря на всю дружбу, которую он мне выказывал, он был мне неприятен. Кроме того, мне показалось, что во взгляде Понто и во всей его особе было что-то нахальное и насмешливое, и потому я решил не говорить с ним. Тихо-тихо спустился я со своей подушки, одним прыжком очутился в печке, заслонка которой была открыта, и запер ее за собой.