Рассуждения кота Мура

«В этих стихах великого поэта найдете вы, князь, объяснение моего таинственного поведения. Я думал, что меня не любит та, которую я обожаю, в ком вся моя жизнь, стремление и надежда, к которой горит страстью мое пламенное сердце. Но, к счастью, теперь я убедился в другом; всего несколько часов тому назад узнал я, что я любим, и я выхожу из своего убежища… Любовь и счастье – вот лозунг, который обо мне возвещает! Вскоре я явлюсь приветствовать вас, князь, как почтительный сын ваш.

Гектор

».

Быть может, благосклонному читателю не будет неприятно, если биограф оставит на время рассказ и набросает эскиз перевода итальянского стихотворения. Оно означает приблизительно следующее:

Что на земле есть слаще, веселее
Удела тех, кто страстно полюбил?
Тому и жизнь становится милее,
Кого Амур крылатый победил,
Когда б не то, что всех мучений злее,
Тот страшный яд, смертельных полный сил,
Когда душа неистово мятется,
Тот ужас, ад, что ревностью зовется.

Князь с большим вниманием прочел записку два, а потом и три раза сряду, и чело его все более и более омрачалось.

– Бенцон, – сказал он наконец, – что случилось с принцем? Стихи, итальянские стихи, обращенные к княжеской особе, к коронованному тестю, вместо ясного и разумного объяснения. Что это такое! В этом нет никакого смысла. Принц, по-видимому, возбужден совершенно непристойным образом. Насколько я понимаю, стихи говорят о счастии, любви и о мучениях ревности. Что хочет принц сказать своей ревностью? И, бога ради, к кому может он здесь ревновать?.. Скажите мне, добрая Бенцон, находите ли вы в этой записке хотя бы искру здравого смысла?

Бенцон ужаснулась скрытому смыслу, заключавшемуся в словах принца, который она легко могла угадать после того, что случилось вчера в ее доме. Но вместе с тем она удивлялась тонкому обороту, изобретенному принцем для того, чтобы получить возможность, не медля долее, выйти из засады. Она была далека от того, чтобы хоть чем-нибудь выдать свои мысли князю, но постаралась, однако, извлечь из положения вещей столько выгоды, сколько было возможно. Она думала, что Крейслер и мейстер Абрагам были люди, способные разрушить ее тайные планы, и против них считала она возможным употребить всякое оружие, данное ей в руки случаем. Поэтому она напомнила князю про страсть, возникшую в сердце принцессы.

– От проницательного взора принца, – продолжала она, – не могло укрыться настроение принцессы, а странное, сумасбродное поведение Крейслера, несомненно, могло дать повод заподозрить между ними какие-нибудь особые отношения. Этим и объясняется, почему принц грозил Крейслеру смертью, почему он, задумав убить Крейслера, не обратил внимания на горе и отчаяние принцессы, а потом, узнав, что Крейслер жив, вернулся, привлеченный любовной тоской, и тайно наблюдал за невестой. Стихи принца, говорившие о ревности, не могли касаться никого другого, кроме Крейслера, и поэтому нужно и разумно, воспрепятствовать пребыванию Крейслера в Зигхартсгофе, – тем более что он, по-видимому, составил вместе с мейстером Абрагамом заговор, направленный против всех придворных отношений.

– Бенцон, – серьезно проговорил князь, – я много думал о том, что вы говорили мне о недостойной склонности принцессы, и не верю ни одному слову. В жилах принцессы течет княжеская кровь.

– Думаете ли вы, ваша светлость, – горячо сказала Бенцон, краснея до самых глаз, – что женщина княжеской крови лучше всякой другой устоит против страстного биения сердца?