Рассуждения о религии, природе и разуме

Мало того, всякий раз, как бог, так сказать, осуществляет на практике установленные им правила, он опять-таки действует посредством частных законов; ибо осуществление, пусть и единообразное, того, что противно природе объектов, всегда нарушает, хоть и единообразно, природу этих объектов.

Пусть столкновение [двух тел] будет, сколько вам угодно, случайным поводом: это все равно ничего не дает; это тот же самый человек, который делает мне знак, чтобы я отбивал время. При этом я все равно действую вопреки природе моего механизма всякий раз, как я заставляю его звучать. Более того, я признаю, что действую единообразно; однако мы видели, что единообразие это, не проистекающее ни от большой мудрости, ни от большого ума, ничего не прибавляет к совершенству воздействия и потому даже порочно в своей бесполезности.

Не буду повторять по поводу столкновения то, что я сказал относительно этого человека; я предпочитаю показать вам все это в обобщенном виде.

Припомните, пожалуйста: мы показали, что единообразие само по себе вовсе не обладает совершенством; совершенно лишь единообразие в чем-либо совершенном.

Припомните также, что действие, способствующее воплощению замысла, не обладает единообразием, делающим это действие более совершенным, чем то, которое постоянно согласуется с природой объекта.

Действие это всегда несовершенно (хотя оно и единообразно), если оно постоянно направлено против природы объекта; либо оно всегда индифферентно, еслипредположить, что оно может соответствовать природе объекта.

Если между силой, воздействующей одним из этих двух несовершенных способов на объект, и объектом, на который она воздействует, поставить случайный повод, будет ли этим возмещено несовершенство воздействия? Отнюдь. Ибо несовершенство это заключается в том, что воздействие не соответствует природе объекта. Этот случайный повод, который именно в силу того, что он случаен, может иметь лишь произвольное, а ни в коей мере не естественное отношение как к воздействующей силе, так и к объекту, на который она воздействует, безусловно не внесет в это воздействие ничего такого, что приблизило бы его к природе объекта. Он может внести в это воздействие новое единообразие: но, поскольку он никак не изменяет отношение воздействия к объекту, воздействие всегда остается индифферентным или частным, хотя оно и единообразно.

Создатели системы окказионализма ошибаются, выдавая нам воздействие за всеобщее на том основании, что оно единообразно.

Единообразие включает в себя лишь постоянную длительность одного и того же отношения — каким бы оно ни было — между воздействием и объектом. Всеобщность же — если так можно выразиться — заставляет это отношение быть сколь возможно совершенным. Подобная двусмысленность пронизывает сочинения картезианцев от первой строки до последней.

На самом же деле, если это новоявленное единообразие, которое случайный повод придает воздействию, не способствует тому, чтобы воздействие получило более совершенное отношение к природе объекта, то тем более оно не способствует большему совершенству отношения воздействия к замыслу: ведь замысел отлично может быть воплощен и без случайного повода; наоборот, часто, как утверждают картезианцы, он благодаря случайному поводу получает худшее воплощение. Таким образом, это новое единообразие представляется по крайней мере абсолютно излишним, и, следовательно, его ни в коем случае нельзя допускать, когда речь идет о деянии бога. Здесь-то и есть, как я полагаю, слабое место системы окказионализма и узел всех противоречий, возникающих по данному вопросу.

Итак, если предположить, что тела сами по себе не обладают никакой движущей силой, бог все-таки не должен был учреждать никакого толчка в качестве случайного повода для сообщения движения телам; и, даже если бы он его учредил, его воздействие от этого не стало бы менее частным, ибо оно всегда шло бы наперекор либо природе механизма, приданного богом всей материи, либо собственной природе тел, как мы это показали выше.

При подобной гипотезе относительно собственной несостоятельности тел бог, мне кажется, может воздействовать [на тела] самым совершенным образом лишь через посредствующие законы. Он вовсе не должен был учреждать толчок как случайный повод — это ничего бы ему не дало; он не должен был также прилаживать тела друг к другу в виде общего механизма — ведь он ничего не смог бы из этого механизма извлечь; он должен был просто оставить их в состоянии индифферентности по отношению к любому движению и сообщать им неравномерное движение в каждый отдельный момент в соответствии со своим замыслом.