Рассвет

Рассеяно скользящий по ходу движения взгляд, спотыкается о группку людей двигающуюся встречным курсом, только что показавшуюся из-за серого угла бывшей поликлиники. Высокий худощавый и слегка сутулый мужик лет тридцати, с серым лицом, явно на нервяке, с тощим рюкзачком за спиной и топором в руке, маленькая скуластая блондинка усталого, измученного вида со спортивной сумкой через плечо, и детеныши обреченно шаркающие им вслед. Двое. Мальчик — копия отца, лет десяти, в красной бейсболке и до смешного нелепая курносая и остроглазая девчоночка, на пару годков помладше.

Увидев нас мужчина резко тормозит и что-то коротко взрыкнув своему разболтанному выводку, замирает в напряженном ожидании. Пытается оценить степень исходящей от нас опасности, по звериному грамотно избегая напрямую встречаться взглядами. Жена и дети инстинктивно жмутся поближе к его спине и друг другу. Мать, тоже не поднимая глаз излишне высоко, опускает руки на плечи детей, привлекая кровинушек к себе.

Понимаю их эмоции. По нынешним временам: повстречать полтора десятка непонятных мужиков — не самое располагающее к душевному комфорту событие. Кто же этих мордоворотов знает?

Сегодня мы без единой дамы в своем составе. Посчитали лишним. Да и давно задвинутые в пыльный угол, самим Зимним — замшелые понятия из прошлого вдруг ему вспомнились. Типа: неправильно мешать телок и мужские дела. Баба на стрелке это не есть гуд. Чуть ли не оскорбительно. Даже если стрелка мирная.

— Привет, — издалека, еще на подходе демонстрирует добродушие и отсутствие угрозы художник, — я Валентин, а рядом мои друзья — тоже хорошие люди. Не напрягайтесь, мы не представляем для вас угрозы. Едем по своим делам, но пара минут у нас есть. Если хотите можем поболтать — перекурить. Вижу издалека идете — дети устали, — и повернувшись к отряду предлагает, — парни вы двигайте, мы догоним.

Отряд — демонстративно равнодушно, неторопливо пылит дальше. Мы с Шептуном спешиваемся. Художник протягивает мелким пару шоколадок. Быстро глянув на родителей, те принимают презент.

В нескольких словах представляемся. Остроглазая, упрямо сопя мусолит никак не желающую рваться шуршащую упаковку. Мать открывает её батончик. Мужчины закуривают. Шептун перехватывает быстрый и полный скрытого сожаления взгляд, брошенный на исчезающую в кармане сигаретную пачку. Молча возвращает её обратно и протягивает мужчине. Полсекунды подумав, тот благодарит. После нескольких затяжек, уже не так жадно всасывая дым, немного оттаявший Дима поведал нам, что двигает семейство аж с правого берега. Где становится совсем уж голодно и беспросветно. Куда? А почти «наобум Лазаря». Можно сказать: «куда глаза глядят». Для начала к сестре двоюродной в деревню решили попробовать дойти. Но, если совсем откровенно: особенных надежд в отношении последний раз виденной лет восемь назад родственницы — у него нет. «Но что-то делать надо? Не ждать же — пока дети с голоду помирать начнут?» Достать еды сейчас в городе — невозможно в принципе.

Даже отнять не у кого. Если и есть какие ресурсы, так только у самых крупных сообществ. Ментовских, молодежно — бандюганских, этнических и прочих подобных.

Все остальные общины в основном организовавшиеся в первые дни по территориально — соседскому принципу — уже либо рассыпались, перегрызшись из-за подходящих к концу запасов, либо находятся на грани распада, либо пошли на поклон и в тяжкую кабалу к вышеупомянутым крупным коллективам.

— А там с такими как мы — не церемонятся! Сам конечно не знаю, но от других слышал всякого. Одиноких мужиков без прицепа, принимают с охотой. Ну а я такой весь красивый с тремя ртами в довесок — кому сдался? Да и как угадаешь к кому стоит прибиться? На кого нарвешься?

Да и вообще люди разное поговаривают. И про каннибалов уже появившихся.

И про секту какую-то непонятную. Вроде как чуть ли не с новым мессией во главе. Они вроде как — сами себя «братством» называют. Про них вообще масса разговоров ходит. И с каждым днем все непонятней и страшней прежнего. Эти вообще никого и ничего не боятся. И сами никого не щадят. Если глянешься их старшему — то к себе возьмут. Даже не спрашивая, что ты сам об этом думаешь. Ну а если посчитают тебя негодным — то, что угодно может произойти. Может уведут куда. А может кончат на месте. И детей они сразу всех забирают и что с ними дальше происходит — только слухи. Совершенно разные. Фантастические. И страшные. Но это слухи — сами понимаете. Ну а реально то, что под этим «братством» уже как-бы не целый район к северо-западу от центра. И новый мост, соответственно.

Ну и решили не испытывать судьбу. Городу — всё! Вилы! Это совершенно ясно. А около земли все же малый шанс есть. Может и прибьемся куда.

— Нда, а мы вот живем себе на отшибе и ничего-то не знаем, — вслух посетовал художник, — а деревня сестры далеко?

— Около сотни кэмэ.

— Нифига се! — Валя присвистывает, — так сколько с малыми топать будете? Да и запасов ваших на такой путь явно не хватит, — он критически осматривает не очень большие рюкзак и сумку «беженцев».