Рассвет 2.0

– Да, она родила меня в пятьдесят четыре. Специальная методика вынашивания, тогда как раз ее разрабатывали. А отец уже погиб, я посмертный ребенок, сперму заморозили еще до Освобождения. Сейчас маме восемьдесят два. Да, она, конечно же, старая.

Не знаю, почему, но Аркадий мне нравился. Может, расположил к себе откровенностью. Конечно, не очень красиво устраиваться на Цереру только ради поста директора, да и вообще рваться к постам. Я этого понять не могу. Но когда Аркадий вот так говорит, кажется – ну а что такого? Может, он талантливый руководитель, и хочет это доказать.

– Тебе не нравится, когда о ней спрашивают?

– Понимаешь, Аркадий, – я отодвинул пустую тарелку, – как тебе объяснить? Она хорошая мать, у меня с ней прекрасные отношения. Всегда были. Но представь… ты приходишь в школу, и сразу слышишь: Стас, ты не можешь поговорить со своей мамой, может, она у нас проведет лекцию? Придет на праздник? Поступаешь в институт, и там тебе первым делом: Станислав, у вашей матери не сохранились какие-нибудь памятные вещи для нашего музея революционной славы? А как насчет интервью для сайта? Знакомишься с ребятами на тусовке, и они ненавязчиво напрашиваются в гости к твоей матери…

– Да, понимаю, понимаю, – кивнул Аркадий.

Я почему-то вспомнил Марселу и прикрыл глаза. Да. Мама относилась к ней прекрасно – а как она должна относиться к подруге, а потом и жене сына?

– И вот тебе уже двадцать восемь лет, а твое основное качество все еще – сын. Потому что все остальное, что я делаю – моя работа, характер, моя личность – никак не перевешивает в глазах общества того факта, что я сын великой разведчицы и героини Освобождения. Причем у меня нет желания доказывать, что я лучше, что тоже из себя представляю нечто особое. Это не так. Я обычный человек. Почему я что-то сверхъестественное должен? Кому?

Аркадий протянул длинную костистую руку через стол и положил мне на плечо.

– Ты ничего никому не должен, Стас. Уверяю тебя. И я, кстати, не собираюсь знакомиться с твоей мамой, да и вообще не могу сказать, что меня сколько-нибудь интересуют исторические подробности и личности. Вернее, они меня интересуют – но с несколько неожиданной стороны. Я как раз из тех немногих, кто не так уж восторгается всем этим. Все это очень неоднозначно на самом деле. Мягко говоря.

Он убрал руку. У меня в голове шумело, будто мы выпили крепкого. Чего это я – из-за Марселы, что ли?

– Почему неоднозначно? – спросил я, чтобы отвлечься от собственного внутреннего мира, в данный момент мучительного.

– Потому что великие свершения обычно требуют великих жертв. И этот раз не был исключением. И сама череда революций, и первые годы СТК4. Ты ведь знаешь, что первый состав КБР5 – тогда КОБРа – был практически полностью расстрелян? Но после того, как они сами расстреляли… кто знает, сколько, кто считал? Десятки, сотни тысяч? Может быть, миллионы. Если считать еще высланных, посаженных, попавших в ЗИНы6. Но и после преобразования КБР не так уж сильно изменился. И наконец, так сказать, Освобождение… в котором, извини, уже принимала участие и твоя мать. Оно, конечно, освобождение. Вопрос – от чего. И главное – какой ценой. И согласились бы сами освобожденные платить такую цену, если бы знали заранее.

– Гм, – я ошеломленно посмотрел вокруг. Кафе «Тройки» было полно народу – справа за столиком смеялись три симпатичные женщины, одна, темнокожая, с волной каштановых кудрей, хохотала особенно заразительно. Слева сидела компания техников, какой-то парень рассказывал, похоже, анекдот. Двое научников ожесточенно спорили, размахивая руками. Очередь толклась у стойки раздачи.

– Как-то я ни разу не смотрел на это с такой точки зрения… ну да. Конечно, революция требует жертв. Но что же теперь? Фарш невозможно провернуть назад. Это все уже прошлое…

– Но если прошлое не осмыслено, не извлечены уроки – оно влияет на настоящее. И оно может повториться! – наставительно заметил Аркадий.

– Не понимаю. Как конкретно оно влияет?

Аркадий вздохнул.

– Вот так, в двух словах… Да вот хотя бы один пример. Тысячелетиями люди формировали систему права. Кодексы, своды законов, уложения о наказаниях и о степени вины. КБР при всех его недостатках тоже должен был придерживаться хоть какого-то закона. А что теперь? Законов не существует, они полностью отменены! То есть в обществе воцарился беспредел.

– Но ведь существует Этический Кодекс! – возразил я.